19 
Вскоре ее слава перешагнула пределы класса. На переменах вся школа сбегалась к дверям пятого, желая узнать, «что еще отмочила Плектруда». Ее подвиги у доски передавались из уст в уста, как героический эпос.
И все в один голос твердили:
– Ну, дает! Это уж слишком.
– Ну, ты даешь! Тебе не кажется, что это уж слишком? – спросил Дени, раскрыв ее табель.
– Я больше не хочу ходить в школу, папа. Это не для меня.
– Даже не надейся, и слушать не буду!
– Я хочу быть танцовщицей в Парижской Опере.
Разумеется, Клеманс только этого и ждала.
– Плектруда права! – сказала она.
– Ты еще ее защищаешь?
– Конечно, защищаю! Наша Плектруда – прирожденная балерина. Ей пора всецело посвятить себя танцу. Зачем ей тратить время на какие-то причастия?
И в тот же день Клеманс позвонила в балетное училище при Парижской Опере.
Педагоги балетной школы, где училась Плектруда, с энтузиазмом поддержали эту инициативу:
– Мы очень надеялись, что вы примете такое решение! Она создана для танца!
И выдали родителям рекомендательные письма, в которых о девочке говорилось как о будущей Павловой.
Ее вызвали в Оперу для вступительного экзамена. Клеманс завизжала от восторга, получив это извещение, хотя оно ровно ничего не значило.
В назначенный день мать и дочь сели в пригородный поезд, идущий из предместья в центр города. Когда они подходили к училищу, сердце Клеманс стучало еще сильнее, чем у девочки.
Две недели спустя их известили официальным письмом, что Плектруда принята в училище. Это был счастливейший день для ее матери.
Плектруда знала, что занятия в училище начнутся в сентябре и что ей, как и другим воспитанницам, предстоит жить в интернате. Девочка грезила об этом во сне и наяву. Перед нею открывалось великое будущее.
А пока что был еще апрель. И Дени настоял, чтобы она окончила пятый класс, притом с хорошими отметками.
– Тогда ты сможешь сказать, что сдала экзамены за коллеж.[4]
Девочка сочла эту родительскую уловку смехотворной. Однако из любви к отцу она напрягла все силы и добилась сносных результатов. Теперь все относились к ней вполне доброжелательно.
Вся школа знала, почему Плектруда уходит, и ею гордились. Даже те преподаватели, для которых она была истинным кошмаром, объявляли, что всегда чувствовали «исключительную одаренность» этой девочки.
Классные руководители хвалили ее за обходительность, подавальщицы в столовой – за отсутствие аппетита, учитель физкультуры (предмета, в котором маленькая танцовщица славилась своей неуклюжестью) превозносил ее гибкость и хрупкое сложение; самое удивительное, что те из учеников, кто ненавидел ее еще с приготовительного класса, теперь хвастали дружбой с ней.
Увы, единственный человек, которого Плектруда мечтала поразить своим успехом, ограничился вежливым одобрением. Знай, она Матье Саладена чуть лучше, она бы поняла, отчего его лицо так бесстрастно.
На самом деле он думал: «Черт возьми! Я-то надеялся, что у меня впереди еще целых пять лет, чтобы достичь своей цели. А теперь она уйдет и станет звездой. И я больше никогда не увижу ее, это уж точно. Дружи я с пей раньше, я бы нашел предлог для дальнейших встреч. Но мы никогда не были дружны, – не стану же я кривляться, как эти придурки, которые притворяются, будто обожают ее – теперь, когда узнали, что ее ждет».
И в последний школьный день Матье Саладен холодно попрощался с Плектрудой.
«Хорошо, что я ухожу из коллежа, – вздохнула танцовщица. – Я больше не буду с ним видеться и, может, перестану думать о нем. А ему все равно, есть я или нет».
Этим летом семья никуда не поехала на каникулы: учеба в балетном училище стоила дорого. В квартире непрерывно трезвонил телефон: соседи, родственники, коллеги и знакомые – все напрашивались в гости, все жаждали полюбоваться юной звездой.
– И вдобавок красавица! – восторгались они при виде Плектруды.
А Плектруда не чаяла сбежать в интернат, чтобы избавиться наконец от этих надоедливых зевак.
Стараясь чем-то занять себя, девочка вновь возвращалась мыслями к своей неразделенной любви. Взобравшись на вишню в саду, она обхватывала руками ствол, закрывала глаза, и ей чудилось, будто она обнимает Матье Саладена.
Но стоило ей открыть глаза, как она понимала, насколько все это глупо. В ярости Плектруда говорила себе: «Какое идиотство – дожить до двенадцати с половиной лет и нравиться кому угодно, только не Матье Саладену!»
19 
