очень нудно 
32 
Эдвин внимательно смотрит на меня и не спешит возвращаться к своей невеселой истории. В какое-то мгновение мною, вопреки моей раздраженности и негодованию, овладевает страх: а вдруг он больше не добавит ни слова? Убей не пойму, чего мне нужно.
— Элисон не бросила меня, — медленно произносит Эдвин. — Мы разошлись по обоюдному согласию. Мирно побеседовали, все обсудили и… — Он на мгновение умолкает и смотрит на меня так, будто оценивает, достойна ли я знать окончание рассказа.
Замираю, стараясь ничего не выражать ни движением, ни словом.
— Все дело было в том, что Элисон не устраивали мои странности, — продолжает Эдвин.
Немного наклоняю голову набок. Вот это уже по-настоящему любопытно.
— Она долго терпела, но потом не выдержала и обвинила меня в том, что периодами я будто отдаляюсь от нее на сотни миль, становлюсь рассеянным, перестаю уделять ей внимание… Я мог бы попытаться заверить ее, что это неправда — так поступила бы половина моих знакомых. Но я не стал это делать… — Эдвин опять печально улыбается и какое-то время молча ест.
Я о еде даже не вспоминаю, будто сижу не в ресторане, а на научном симпозиуме, где жевать дурной тон и даже запрещено. Мысли перепутались. Что он подразумевает под этим «отдаляюсь»? Почему так происходило? На что он переключался? Нет, сбегать рановато. Интересно дослушать. К чему мне это? Не знаю.
Эдвин молчит и молчит. Я, сгорая от любопытства, спрашиваю:
— Значит, вы действительно временами становились рассеянным?
Эдвин вздрагивает, будто никак не ожидал услышать подобный вопрос, и поднимает на меня глаза.
— Да, — прямо отвечает он.
— С чем это было связано? — осторожно интересуюсь я.
Эдвин усмехается.
— С одной давней историей, которая сейчас уже кажется мне прекрасной выдумкой.
У меня перехватывает дыхание, щеки заливаются румянцем. Нет, говорю себе я, боясь снова увлечься безумной идеей о судьбе, желающей нас свести, и прочих глупостях. Он имеет в виду совсем другое и сейчас расскажет что.
Эдвин смеется грустно-мечтательным негромким смехом и окидывает мое лицо странным, долгим, почти ласковым взглядом.
— Вы верите в то, что в мире есть лишь один человек, с которым тебе суждено сойтись, Кэти?
Я на миг каменею. Невообразимо! Я жила этой мыслью все эти годы, верила, что мы непременно встретимся еще раз и больше не расстанемся, а теперь, когда Эдвин завел об этом речь, чувствую себя так, будто ничего более неуместного не ожидала от него услышать.
— Верите, что все остальное — другие знакомства, отношения, даже подобие любви — лишь подготовка к этому главному? — спрашивает Эдвин, не отрывая от меня пытливого взгляда. — И в то, что существуют некие книги судьбы, в которых так прямо и отмечено: Боб — Мэри, Крис — Лорен? Эдвин — Кэтлин… — полушепотом прибавляет он, опуская глаза.
В первую секунду мне кажется, что последние два слова мне послышались или что я сама мысленно произнесла их, а Эдвин сказал что-то совсем иное. Потом с ошеломительной ясностью вдруг сознаю, что ничего не выдумала, и от растерянности, даже отчасти страха подаюсь вперед и усмехаюсь.
Когда Эдвин останавливает взгляд на моих губах и озадаченно сдвигает брови, до меня доходит, что, забыв о запрете на улыбки и смех, я допустила роковую ошибку. Замираю, ожидая под звучный стук собственного сердца, что последует дальше.
Эдвин долго смотрит на меня, сильнее хмурится, качает головой, словно тоже думает, будто моя усмешка ему привиделась, и его лицо вдруг делается устало-доверчивым, а во взгляде отражается вопрос и надежда.
— Послушайте, вы мне очень сильно напоминаете женщину, которую я, может по глупости, считаю той самой… уготованной мне судьбой.
Сижу ни жива ни мертва и не издаю ни звука.
— Может, она ваша сестра? — с мольбой спрашивает Эдвин. — Может, вы в состоянии помочь мне найти ее?..
— Мм… — Качаю головой, вновь мечтая исчезнуть отсюда, но, боюсь, мне не хватит сил и для того, чтоб хотя бы подняться со стула.
— Вы не представляете, насколько это важно, — бормочет Эдвин, и в его глазах вспыхивают те самые, так прочно засевшие в моей памяти серебряные звездочки, но теперь они мерцают не радостно, а с тревогой, почти с болью.
Сглатываю, смачивая пересохшее горло. С полминуты раздумываю, что ответить.
— Нет, вряд ли я смогу помочь… У меня… нет сестер. И потом… — Спотыкаюсь и умолкаю.
32 
