6 
– Попозже. – Ли вздохнула и откинулась на спинку сиденья. – Завтра в это время я буду как сумасшедшая метаться по кухне.
– Сама напросилась, – напомнила Дора. – Ты хотела выйти замуж, нарожать детей, купить дом. А где семье обедать в Рождество, если не дома?
– Я бы не возражала, если бы мама не навязалась помогать мне. Ты можешь вспомнить, когда она приготовила хоть один приличный обед, не говоря уж о рождественском?
– Не могу.
– Ну вот. А теперь каждое Рождество она вертится у меня под ногами, размахивая каким-нибудь рецептом, вроде приправы из люцерны и каштанов.
– Это было ужасно, хотя лучше, чем ее картофель с карри или сакоташ.
– Даже не напоминай. И от папы никакой помощи. Надевает колпак Санта-Клауса и до полуночи прикладывается к пуншу.
– Может, Уилл отвлечет их. Он приезжает один или с какой-нибудь из своих пассий?
– По последним сведениям, один. Дора, ты видишь этот грузовик?
– Вижу. – Дора дала полный газ и обогнала огромную шестнадцатиколесную фуру, чуть не задев ее. – Так когда приезжает Уилл?
– В канун Рождества последним поездом из Нью-Йорка.
– Как всегда, в последний момент, чтобы никто не пропустил его торжественное появление, – предсказала Дора. – Послушай, если он тебя раздражает, я могу… О, черт.
– В чем дело? – Ли испуганно раскрыла глаза.
– Только что вспомнила: сегодня въезжает новый жилец, с которым папа подписал договор.
– Ну и что?
– Надеюсь, папа не забудет принести ключи. Он безупречно демонстрировал квартиру последние две недели, но ты же знаешь, как он рассеян в разгар сезона.
– Прекрасно знаю и именно поэтому не понимаю, как ты доверила ему подбирать тебе соседа.
– У меня не было времени, я же была занята в магазине, – пояснила Дора, прикидывая, успеет ли поговорить с отцом между дневным и вечерним спектаклями. – Кроме того, папе это нравилось.
– Только не удивляйся, если в конце концов тебе придется жить рядом с психопатом или мамашей с тремя детьми и кучей татуированных приятелей вместо мужа.
Дора чуть улыбнулась.
– Я особо предупредила папочку: никаких психопатов, никаких татуированных приятелей. Надеюсь, новый жилец умеет готовить и будет подлизываться ко мне, регулярно угощая собственной выпечкой. И раз уж мы вспомнили о еде, ты есть не хочешь?
– Хочу. Тем более что это последняя трапеза, когда мне не придется ухаживать ни за кем, кроме самой себя.
Дора свернула к съезду с магистрали, подрезав «Шевроле» и не обратив никакого внимания на яростные сигналы разгневанного водителя. В этот момент она представляла, как распаковывает свои новые приобретения, и на ее губах порхала мечтательная улыбка. Первым делом необходимо найти идеальное место для картины!
Небоскреб, сверкающий зеркальными окнами, словно парил над шумными улицами Лос-Анджелеса. Эдмунд Финли, высокий худощавый мужчина лет пятидесяти, свободно раскинулся за массивным письменным столом красного дерева, наслаждаясь еженедельной процедурой маникюра. Стена напротив него беззвучно мерцала дюжиной телевизионных экранов: Си-эн-эн, «Последние Новости», «Магазин на диване». Остальные телевизоры были подключены к видеокамерам, установленным в различных офисах его фирмы, давая возможность наблюдать за подчиненными.
Тишина огромного кабинета нарушалась лишь оперой Моцарта и непрерывным поскрипыванием пилочки для ногтей. Звук своей телесистемы Финли включал, лишь когда у него было настроение послушать или подслушать.
Финли вообще любил следить за другими.
Для своего кабинета он выбрал верхний этаж, потому что отсюда открывалась панорама Лос-Анджелеса. Здесь он чувствовал себя всемогущим и часами простаивал у широкого окна, просто уставившись на людишек, снующих далеко внизу.
В его доме, расположенном в горах высоко над городом, телевизионные камеры и экраны были установлены в каждой комнате. И окна, окна, бесконечные окна, выходившие на бухту Лос-Анджелеса, сверкавшую по ночам множеством разноцветных огней. Каждый вечер Финли стоял на балконе своей спальни и представлял, что владеет всем и всеми, попавшими в поле его зрения.
Эдмунд Финли был одержим манией обладания. Кабинет отражал его вкус к прекрасному и исключительному. Две девственно-белых стены и ковер служили отличным фоном для его сокровищ. Китайская ваза XV века на мраморном пьедестале. В стенных нишах – скульптуры Родена. Над комодом эпохи Людовика XIV – подлинник Ренуара в золоченой раме. Два столика красного дерева с тонкой резьбой времен викторианской Англии. Между ними – бархатное канапе, принадлежавшее самой Марии-Антуанетте.
6 
