очень нудно 
54 
— Гущин Мефодий Анкидинович! — отрапортовал он. — Купец первой гильдии. Я насчет кино.
— Уже пришли, — уведомил я, — смотрят.
— Кто? — Гущин рванулся в номер, едва не сбив меня с ног.
— Нил! — завопил он, увидев Бурова. — Пройдоха! Как смел? Это мое дело!
— С какой стати твое?! — крикнул Нил, вскакивая. — Думаешь, раз даешь жандармам хабар, так все захватил?..
— Я? Хабар?! — побагровел Мефодий. — Это ты челядь дворцовую подмазываешь, чтоб дорогу мне перебежать! Да я тебя!..
Мефодий вцепился в визитку Нила, тот не остался в долгу. Гости завозились, таская друг дружку за лацканы.
— Выгоню! — пообещал я. — Обоих!
Купцы замерли. Я взял пульт и выключил панель.
— Сели! Живо!
Купцы уселись на диван, бросая друг на дружку испепеляющие взгляды. Я притащил стул и устроился напротив.
— Кто из вас от Зубова?
— Я! — поднял руку Мефодий. — А этот самозванец!.. — Он бросил испепеляющий взгляд на Бурова. Тот облизал губы.
— Я проведал, что его высокоблагородие сегодня демонстрировал его императорскому величеству фильму с применением новомодного устройства, за что был удостоен высочайшей милости…
— От лакея узнал! — хмыкнул Гущин. — А меня вот сам Яков Сильвестрович прислали-с. Да-с.
— Чем я тебя хуже? — обиделся Буров. — В нашем деле кто первым успел, тот и съел!
— Вот тебе! — Гущин скрутил ему фигу. Буров не замедлил ответить.
— Выгоню! — напомнил я.
Купцы фиги убрали.
— Панель у меня одна, — сказал я. — Распилить не получится.
— Не надо пилить, ваше высокоблагородие! — подскочил Буров.
— Илья Степанович! — уточнил я.
— Хорошо-с! Не затем пришел, чтобы купить. Ему продайте! — Нил указал на Гущина. — Зачем мне одна? Много надо! Мы, Илья Степанович, с вами кумпанство организуем по прокату фильмов.
— Это почему с тобой?! — вскочил Мефодий.
Я поднял руку, и купцы умолкли. Купленную за свои деньги панель я планировал выгодно продать — это и была идея Зубова. Он же обещал найти покупателя. Местные купцы сообразили лучше. Для большого зала панель не годится, но можно открыть много маленьких. Можно установить в ресторане или кафе, извлекая дополнительную прибыль от продажи еды и напитков, как то делают в нашем времени. Это общество отстало от нашего на сто лет, но предприимчивые люди были такими же. Без них не обойтись.
— Знаете, откуда это? — Я указал на панель.
Купцы кивнули. В их глазах я выглядел таким же пройдохой, только более ловким. Личность проходчика сохранялась в тайне, купцам знать ее не полагалось. Официальной легендой было рождение в отдаленном северном поместье мальчика-ари, его возрастание у подножия гор, где много-много диких обезьян, ущербное образование, полученное от любящих родителей, не отпустивших единственное чадо в развратный Петроград. Этим объяснялось нежелание отпрыска писать от руки, его неосведомленность о реалиях Новой России, а также отсутствие приличных манер. Со смертью родителей Илья Степанович Князев вырвался в свет. Зубов, разработавший эту легенду, не больно-то старался: разоблачать самозванца было некому.
— Проход в Старый Свет под опекой государства, а тут коммерческий интерес, — напомнил я.
— Не беспокойтесь! — заверил Гущин. — Яков Сильвестрович обещал содействие! — Он самодовольно глянул на Бурова.
— Понадобятся деньги. Много.
— Это пожалуйста! — Нил достал бумажник, а из него — узкую книжицу. — Мой вексель в любом банке учтут!
— Почему твой?! — нахмурился Гущин.
— Закончили, мужики! — сказал я. — К делу! Бумага и перо здесь найдутся?
Они смотрели недоуменно.
— Договор писать, — пояснил я. — О создании закрытого акционерного общества в составе трех учредителей. Только, чур, я диктую! — Купцы удивленно уставились на меня. С чистописанием у меня не очень, — пояснил я, смутившись. Смущение было искренним, и ему поверили…
* * *
Рик плюхнулся в стоячую, покрытую тиной воду и побрел, разгребая ее руками. Следом посыпались в болотину остальные.
— Смелей! — прикрикнул я. — Танки грязи не боятся!
Те, кто брели сейчас в зловонной, болотной воде, вряд ли видели танки, но меня поняли и заторопились. Я стоял на противоположном берегу, та же вода стекала ручьем с моего камуфляжа и хлюпала в берцах. Приставшую тину я не счищал. Пока солдат не сроднится с грязью, на войне ему не место. Это в кино герои в чистеньком камуфляже бегают по зеленой травке, их лица выбриты, руки ухожены, а оружие сияет. В реальности война — грязь. На форме, теле, оружии, душах… Война — это мокрые, вонючие носки, слизь в промежности, заскорузлый камуфляж и белье, которое проще выбросить, чем отстирать. Это черная пустота в душе после неудачной операции и полный стакан, позволяющий об этом забыть…
54 
