очень нудно 
28 
– Пойдём? – спросила «какая-то» Ольга дружелюбным тоном. – Я учусь в восьмой группе, а с Вадимом мы познакомились в бассейне пару месяцев назад и теперь просто дружим. – Девушка была явно куда тактичнее Вади. – У меня тоже глаза слезятся, когда вижу кривые ноги Филипп Филиппыча. То ли от жалости, то ли от аллергии.
– Куда пойдём? – растерянно спросила Полина.
– В »блатную» палату. Всего на четверых. Вадим сказал, есть тут один хороший человек, да кусаться не умеет. Будем учить.
– Спасибо, – еле слышно пролепетала Полина. Ей стало так стыдно, что противные слёзы опять было заструились по щекам. Коротков молча протянул ей платок, молча взял сумку, и они вошли в здание.
Бедный Вадя! Эдакое исчадие из милых, интеллигентных, домашних, уютных городских мирков встречалось ему впервые. Это тебе не односельчанка. И не сестра из медсанбата. Там всё было просто и незамысловато. Честно и понятно. Скучно и очевидно…
Длинный сумрачный коридор без окон никак не соответствовал Полиным представлениям о санатории для чахоточных. Не говоря уже о студенческой романтике. В её воображении студенты жили в палатках, ходили в стройотрядовских курточках, пели под гитару и… Вот это «и» в виде, собственно, самой работы и обыкновенных, физиологических сторон жизни как-то всегда незаметно проскакивало мимо. Не это ли состояние принято было называть романтикой? Которая, как известно, сама тут не растёт – её надо с собой привозить? Из советских фильмов и папиных рассказов студенческая работа в колхозах и стройотрядах представлялась сплошным праздником молодых жизней. Непрерывной смехо-радостью без мочеиспусканий, дефекаций, подмываний и прочих санитарно-технических телесностей.
«Что-то не очень похоже на праздник! К тому же чертовски хочется принять душ после четырёх часов потного автобуса. Я, поди, уже воняю, как старая портянка, прости господи! Хотя откуда я знаю, как воняют старые портянки?.. А уж как от Вадима пахнет потом, с ума сойти! Нехорошо так думать о том, кто о тебе заботится, но от него уже просто несёт этим самым потом!.. Но у него есть чистый носовой платок, а у меня нет. Вот и как не стыдно думать гадости о хорошем человеке?! Сама скоро будешь пахнуть как сыр, привезённый тётей Верой из Парижа. И что? Ты от этого станешь хуже?.. Куда уж хуже…»
Девушки вошли в маленькую комнатёнку, заставленную по периметру четырьмя панцирными койками. Три из них были по-домашнему застелены. На четвёртой, сразу справа от входной двери, лежали не внушающий доверия матрас в жутких пятнах цвета детской неожиданности и какой-то половик, по размеру походящий на одеяло.
«Это моя, – догадалась Полина. – Ну да! Кто успел, тот и съел. Слева от входа даже шкафчик стоит замызганный – хоть иллюзию отгороженности создаёт. И только ты будешь спать прямо у дверей! Впрочем, скажи спасибо, что ты вообще где-то будешь спать. Могла всю ночь на улице простоять – символом несгибаемой неуместности!»
– Ольга, Неонила, меня ты уже знаешь, – представила тем временем уже знакомая Оля соседок.
– Полина. А где здесь бельё выдают?
Девушки в ответ дружно грохнули.
– Где-где! В … нигде. А ты что, с собой не брала? – добродушно затряслась толстоногая хохотушка Неонила.
– Нет. Я не знала, что надо с собой. Думала, тут как… как в пионерлагере. Я в «Молодой Гвардии» однажды была. Там бельё уже было постелено.
– Ну ты даёшь! А в цэковском санатории в Конча-Заспе не была? Матушка говорила, что там на постеленном белье уже и номенклатурный мужик уложен койку согревать! Держи, – она кинула Поле комплект белья. – Хорошо, что я запасливая. – Они всё ещё хихикали. Вполне, впрочем, добродушно.
«Ну вот, теперь я ещё и клоун!»
– Ну, располагаемся и соображаем чай, – скомандовала первая Ольга, доставая из сумки жестом фокусника электрокипятильник, литровую эмалированную кружку и хвастливо вертя ими в воздухе.
«Да. Ни к чертям собачьим я не гожусь со своим спортивным костюмом и зубной щёткой! Учись, идиотка!»
Неонила оказалась одесситкой, проживающей с мамой в коммунальной квартире. Не в самом историческом центре, но и не в окраинных новостройках. Мама у неё была весёлой женщиной «в вечных поисках недолговечной любви» – как формулировала сама Неонила. Мужа у мамы никогда не было. Даже когда она родила девочку и назвала её столь замысловатым именем. «Лучше называть Нилой», – строго сказала Поле эта хорошенькая коренастая брюнетка. Мама Нилы никогда не унывала. Она работала, чтобы прокормить себя и дочь. И работала весьма успешно – главным экономистом какого-то крупного предприятия со всеми вытекающими профсоюзными благами. В оставшееся от работы время она «жила культурной жизнью», включающей книги, театры, курорты и, конечно же, мужчин. Нила лет с двенадцати была предоставлена сама себе, чем ничуть не тяготилась. Напротив. «Мама – совершеннейшее дитя! Она даже яйцо не может сварить и колготы заштопать!» – откровенничала она позже. Так что такая же городская, как и Полина, девочка умела всё, что должна уметь женщина, и была при этом необычайно начитанна и даже некоторым образом изысканна. Редкое сочетание. Последние два года у её матушки был роман с каким-то высокопоставленным обкомовским чиновником, благодаря чему Нила и поступила в медин. Впрочем, школу она окончила с серебряной медалью, так что вполне заслуживала участи студентки высше-блатного учебного заведения.
28 
