Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
96 
– Ага. И вот на этих самых «мошках с яйцами в заднем проходе» тётя Аня, которая и так была не в настроении, потому что я бухаю, а ей ещё за руль, говорит: «Только яиц в жопе нам и не хватало. Члена будет вполне достаточно. Ты, Ленка, заткнись со своими учёными мужами. По-русски это называется: „Собаки лают, караван идёт!“ И чем громче и дольше лают, тем, значит, караван длиннее. А следовательно – богаче! А ты, – обращается ко мне, – поставь стакан в мойку, а выпивку – в бар, а то Женечке настучу, как ты тут „депрессию лечишь“. Он тебе эту бутылку в жопу и засунет, такая резвая станешь, куда там скакунам!» Ну я и успокоилась как-то сразу на всю оставшуюся жизнь. До того мне смешно стало после этих воистину вольтерьянских сентенций.
Вечер был прекрасен именно своей предсказуемостью. Друзья выпивали, гомонили. Говорили о какой-то ерунде, обсуждали – а как же! – больничную жизнь, сплетничали не со зла. Пикировались, пели под три аккорда и даже под занавес устроили танцы.
Женька проводил гостей, закрыл дверь и стал прибираться на столе.
– Я сварю кофе, а ты пока сходи в душ, – сказал он Маше.
– Да, пожалуй. Просто постоять под водой, а потом просто выпить горячий кофе, просто лёжа в постели, просто смотря какое-нибудь глупое смешное кино. И просто спать, обняв тебя. Завтра… Вернее, уже сегодня суббота, и мы с тобой будем целый день дома. Станем обниматься, целоваться, разговаривать, пить, курить, заниматься любовью. В общем, знаешь… Мы с тобой уже восемь лет говорим одно и то же.
– И это прекрасно! В душ, я сказал!!! – Он шлёпнул жену ниже спины кухонным полотенцем.
* * *
В воскресенье они поехали за город, забрать Анечку. Как обычно, в пятницу днём Маша отвезла её к бабушке Леночке. Потому, что выходные за городом для ребёнка куда увлекательнее, чем выходные в городе. И потому, что Анечка хотела видеться с бабушками, а бабушки хотели видеться с ней. Жаль, у Анны не всегда получалось, зато Леночка была готова даже оторваться от переводов, чтобы погулять и поболтать с внучкой.
Все положенные чаи были выпиты, все положенные новости выслушаны, и семейство Ивановых засобиралось домой. Как обычно, тётка Анна настаивала, чтобы они остались ночевать. Они же, как обычно, прикрывались понедельником, работами, школами и утренними пробками на въезде в город.
Трасса была относительно пустой – основная масса отправлялась пораньше, «чтобы не попасть в пробку». Что естественным образом её и создавало.
Когда они подъезжали к одному из закрытых поворотов, предшествовавшему выезду на магистральное шоссе, Маша, до того спокойно потягивающая коньячок, который торчал в кармашке её комбинезона, и болтавшая о всякой ерунде, вдруг напряглась:
– Притормози и прими к обочине.
Женька обычно ездил быстро, но, во-первых, поворот был действительно крутой и закрытый. Из таких, перед которыми знак ограничения скорости до сорока, а после – деревья, увешанные мемориальными табличками. Во-вторых, потому что безоговорочно верил в дар своей жены. Он снизил скорость и чуть принял к крутой обочине, одновременно вписываясь в поворот и понимая, что сейчас что-то произойдёт…
Навстречу ему неслась раздолбанная «Газель», в характерной для пьяных в умат пейзан манере – не снижая скорости, лихо входить в повороты по… встречной. Женька резко выкрутил руль, резко затормозил, понял, что столкновения удалось избежать, и сумасшедший газелист, ни на мгновение не снизив скорость, понёсся дальше, навстречу своему персональному аду. И ещё Евгений Иванович Иванов понял… нет, не понял… Предощутил солнечным сплетением ужас… Момент крена, уже уловленный рецепторами. Но импульс ещё не доставлен в мозг по нервным волокнам и не проанализирован соответствующими «программами». Тело, работая в обычном режиме, не способно ощущать столь краткие временные промежутки, за которые его же собственный «бортовой компьютер» механически проделывает колоссальную работу: получение – передача – расшифровка сигнала. Но, видимо, в иные моменты кто-то переводит нас в «ручной режим управления», и всё становится иначе. Наше восприятие меняется. Звуки становятся ощутимее, обоняние смешивается со вкусом, на кончики пальцев приземляются горячие чёрные шары… чтобы округлить их притязания в магию ядра, летящего в преисподнюю… И каплями ртути, покрытых вуалью, разлетаются брызги пространства, как споры, закатываясь под каблуки и лишая опоры… А время начинает растягиваться, растягиваться, растягиваться и, наконец, с треском разрывается, мелькнув в поле зрения обнажёнными грубыми искалеченными нитями утка[111]…
96 
