26 
«Мне нужно уехать, – сказала Наоми. – Немедленно. Один дурак всё испортил, понимаешь? Надо уехать».
Скворешников заявил, что не понимает. И спросил, когда она вернется.
Наоми остановилась, шагнула к нему, коснулась щеки Мэла ладонью.
«Я не знаю, милый мой. Не знаю. Возможно, мы никогда больше не увидимся».
Нервы у Скворешникова сдали, он схватил Наоми за плечи, затряс, закричал. Девушка вырвалась и села на койку.
«Заткнись! – гаркнула она, резко переменив тон, и Мэл притих. – Пойми, я тебе не пара. Ты что, думал, мы вместе навсегда? Так вот, забудь об этом. У меня своя жизнь, у тебя – своя. Кроме того, я старше тебя, Мэл. Намного старше. Я тебе в матери гожусь!»
Скворешников отшатнулся. Вот теперь она точно врала! Это не могло быть правдой!
«Уходи, – сказала Наоми, глядя в сторону. – Уходи, ты мне мешаешь».
И Мэл ушел. Позднее он тысячу раз проклинал себя за то, что ушел тогда, так и не добившись правды. Но зрелище отдаляющейся Наоми было невыносимым. Он вернулся через полчаса, но дверь в ее комнату была уже закрыта, а в щели торчала записка. На листочке, вырванном из блокнота, Наоми написала только одно слово: «Прости».
На следующий день студгородок гудел. Оказывается, ночью какой-то психопат, обвязавшись взрывчаткой, попытался взорвать монумент на Восстания. Но его остановил заподозривший неладное милицейский патруль, в результате – памятник героям не пострадал, взорвался сам психопат, а двух милиционеров посекло осколками. Мэл почти пропустил эту новость мимо ушей, хотя Ив сообщил ее, снабдив целой пачкой версий по поводу того, кому это могло понадобиться и зачем.
«Ты подумай, – говорил он, вышагивая по комнате, – это ведь наверняка наши враги. Они никак смириться не могут, что мы победили, что Европа наша. Если могли б, то не взрывчатку в Ленинград привезли бы – атомный фугас! Но теперь-то это не так просто сделать, как перед войной. Вот хорошо будет, если найдут подонков. Вряд ли этот псих один действовал. Их повесить бы надо прямо на Дворцовой. Чтоб неповадно другим!»
Мэл не слушал его, он лежал на койке, вспоминая Наоми, запах ее волос, ее кожи. Вспоминал прогулки и их первую ночь. Было тяжко, хотелось выть и одновременно плакать от бессилия, но он продолжал накручивать себя воспоминаниями. Ее волосы. Ее кожа. Ее голос… Они смотрели на то, как тень Земли покрывает Луну, и говорили-говорили-говорили…
Потом Мэл вспомнил о «левой» тетрадке. И его осенило. На глазах изумленного приятеля Скворешников вскочил, выкопал тетрадку из груды учебников, нашел чистую страницу и сделал новую запись: «Взрыв. Мощности взрыва всегда не хватает, чтобы разогнать пушку-снаряд на пике траектории. Чем больше мощность взрыва, тем больше вес снаряда, тем длиннее наземная пушка. А если сделать заряд атомным? А за пушкой-снарядом установить отражающий щит из сверхпрочного сплава? Обязательно узнать в клубе, сколько весит самый маленький атомный фугас. Сегодня же узнать!»
4. Мера писуна
Мы все переживаем череду бессчетных превращений: на анатомическом, физиологическом и, главное, психологическом уровнях. Мальчик превращается в мужчину, девочка ― в женщину. И эти четыре человека совсем не походят друг на друга. Обычно процесс превращений слабо заметен, растягиваясь у большинства на года, а у некоторых – на десятилетия, но изредка метаморфоза происходит скачком, словно в человека попадает молния, и после ее сокрушительного удара он обнаруживает себя висящим в безвоздушном пространстве, без опор и поддержки, с оборванными связями, которые надо восстанавливать заново, чтобы как-то жить дальше, но делать это страшно и очень больно.
Молния судьбы ударила Мэла Скворешникова почти сразу после исчезновения Наоми, поменяв в одночасье не только его самого, но и всю его жизнь.
Троих атомщиков из клуба «Четверг» арестовали прямо на лекции. Вошел некто штатский в сопровождении целого отряда милиционеров, предъявил ордер и приказал: «На выход!» Студенты первого курса еще даже не успели обсудить событие в курилке, как их начали вызывать по одному в деканат. Среди первых вызванных оказался и Мэл Скворешников. В просторном кабинете замдекана факультета тяжелого и среднего машиностроения его дожидался человек, которого Мэл меньше всего рассчитывал здесь увидеть.
«Здравствуй, товарищ Скворешников, – поприветствовал лысый щеголь, вставая из-за стола и протягивая руку. – Как твои дела? Как учеба? Нормально? Очень рад. Значит, достойная смена подрастает. А меня зовут Павел Григорьевич. Ты присаживайся, товарищ Скворешников, в ногах-то, как говорится, правды нет. А нам предстоит долгий разговор. Слышал ты уже, что ваших друзей с атомного факультета сегодня арестовали? Сам генеральный прокурор ордер выписывал, да! Нешуточное дело. Как думаешь, с чем связано? Не знаешь? А надо бы знать, товарищ Скворешников! Ты клубные посиделки по четвергам посещал?»
26 
