28 
— Значит, в гостиную нельзя.
— Нельзя, нельзя. Поднимемся в вашу спальню.
Не дав Сигрид опомниться, я сунул ей в руки оба фужера, подхватил ведерко с шампанским и взлетел по лестнице. Когда она открыла дверь своих покоев, я с видом заговорщика проскользнул туда первым.
— Вы уверены, что не придумали все это, чтобы иметь повод войти в мою комнату?
— Полноте, Сигрид, если бы я просто хотел войти в вашу комнату, я бы без обиняков попросил вас.
— Окна вашей комнаты выходят на улицу, — заметила она, нахмурив брови.
— Вы думаете?
— Вы сами это прекрасно знаете, Олаф. Вы это затеяли с расчетом провести со мной ночь.
— Что вам в голову взбрело?
— Я знаю, что говорю. Шведские нравы куда свободнее наших.
Мне вспомнились презервативы в кармане ее почившего в бозе супруга. Не зная, что сказать, я разлил шампанское и протянул ей ее фужер.
— За что пьем? — спросила она насмешливо.
— За мое уважение к удивительной женщине, принимающей меня под этим кровом.
— И как же вы намерены меня уважать?
— Не делая ничего, чего вам не хочется.
— Знаю я такие авансы.
Мне было совершенно необходимо остаться с ней. Я понятия не имел, что на уме у соглядатаев, и знал лишь одно: что хочу защищать Сигрид денно и нощно. Но тревожить ее предупреждением об опасности я не хотел. Как еще я мог добиться своего, если не галантным обхождением?
Я посмотрел ей прямо в глаза.
— Сигрид, я хочу спать подле вас. Я обещаю вам, что не воспользуюсь ситуацией.
— С какой стати я должна вам это позволить?
— С такой, что я вами околдован. Стоит вам уйти, хоть на пять минут, хоть в соседнюю комнату, — мне вас уже не хватает. Серьезно, я не представляю, как буду жить без вас. И право, я не вижу в моей просьбе ничего преступного. Если только не последует откровенного поощрения с вашей стороны, у меня и в мыслях нет оскорблять вас грязными домогательствами.
— Ну что ответить на такую дичь?
— Вот увидите, все будет так, как я сказал. Самым естественным образом. Мы допьем эту бутылку «Круга», потому что для нас есть непреложные ценности, а потом ляжем в постель, как брат с сестрой. Вы одолжите мне пижаму Олафа.
В пижаме покойного я утонул. Сигрид облачилась на ночь в коротенькую атласную сорочку с набивным узором.
— Бесконечность, — заметил я.
— Я лягу слева.
Она улеглась под пуховое одеяло и сразу уснула. Если я и лелеял в душе план обольщения, то потерпел неудачу. Я прошел на цыпочках в свою комнату и, не зажигая света, подкрался к окну посмотреть, по-прежнему ли мы под наблюдением. Еще не совсем стемнело, и я увидел обоих голубчиков на посту.
Я вернулся в спальню Сигрид и лег в ее постель. Сколько времени мы сможем так продержаться? Выражение «жить одним днем» обрело свой смысл сполна.
Под тихий шелест ее дыхания я уснул. Несколько раз за ночь я вставал по нужде и, возвращаясь в постель, млел от счастья: не чудо ли, что Сигрид спит ангельским сном и я сейчас улягусь рядом! Опасность, правда, тревожила меня, но спать отнюдь не мешала. И я каждый раз засыпал так крепко, словно хотел выстроить неприступную стену из сна.
___
Когда я проснулся, Сигрид рядом не было. Я пулей вылетел из комнаты и стал в панике звать ее.
— Я здесь, сейчас принесу вам завтрак в постель.
Успокоившись, я пошел умыться холодной водой и тут услышал, как открылась дверь, выходившая на улицу. Я бросился к окну моей комнаты: молодая женщина шла через сад, не замечая двух уставившихся на нее типов. Она достала почту из ящика, вернулась в дом и заперла дверь на ключ. Я выдохнул и снова улегся в постель.
Вошла Сигрид с подносом.
— Тосты с апельсиновым джемом вас устроят? Если нет, я сбегаю в булочную за свежими булочками с изюмом.
— Не надо, все прекрасно.
Я налил ей чашку кофе, предложил тост — она отказалась, — и попробовал джем с горьковатыми корочками.
— Я вижу, мое присутствие не помешало вам спать, — сказал я.
— Мое вам тоже.
— Вы сейчас выходили за почтой. Больше мы со стороны улицы не показываемся, договорились? Не забывайте о вчерашнем решении.
Сигрид закатила глаза, словно услышала сущую околесицу от несмышленого ребенка. Пока она вскрывала конверты, я ел и думал о своем почтовом ящике: набит ли он под завязку или все так же пуст, как был при мне? Я давно заметил, что почта подчиняется закону всеобщего свинства: писем мало, а то и вовсе нет, когда нам нужны контакты с внешним миром, и видимо-невидимо, когда больше всего хочется, чтобы нас оставили в покое.
28 
