очень нудно 
72 
Мной овладела полная паника.
— Нет!
Но у тебя такой голос, будто что-то случилось.
Нет! Не входи!
Хорошо. — Теперь голос Толливера звучал куда суше. Брат двинулся прочь от двери, наверное в свою комнату.
Я опустилась на пол.
Я не знала, что сказать самой себе, как обращаться с такой идиоткой, как я. Я заняла идеальную позицию, чтобы уничтожить единственно ценное в жизни. Одно слово, один неверный поступок — и все это исчезнет. Я буду унижена навечно и ничего не получу взамен.
В один черный миг я подумала: не стоит ли просто покончить с собой, покончить со всем этим. Но могучий инстинкт самосохранения отверг эту мимолетную мысль, едва она пришла мне в голову. Если уж я пережила удар молнии, я могу пережить и это откровение.
А он никогда не должен узнать.
Я подобралась к постели, не вставая с пола, кое- как поднялась и легла поперек. За несколько болезненных минут я составила планы на следующую неделю, ужасаясь своему чудовищному эгоизму. Как я могу удерживать Толливера рядом еще хоть на одну минуту?
Но я не могу отпустить брата, возразила я себе. Если я внезапно его прогоню, он что-то наверняка заподозрит. Я просто не могу так поступить. Я сделаю это примерно через неделю, когда придумаю как обставить все наилучшим образом. А пока надо следить за своим поведением, за каждым своим поступком.
Жизнь, которая только что лежала передо мной как богатое лоскутное одеяло, внезапно стала серой. Я забралась в постель отеля, как забиралась в сотни других подобных постелей.
Я глядела в потолок, на луч света, который его пересекал, на красный глазок детектора дыма. Несколько часов я пыталась перекроить свою жизнь. Но понятия не имела, в каком направлении двигаться.
Глава пятнадцатая
Выходя из комнаты на следующее утро, я больше походила на зомби, чем на человека.
Толливер завтракал. Не говоря ни слова, он налил мне чашку кофе. Я осторожно подошла к столу и опустилась в кресло с таким облегчением, как будто пересекла минное поле. Толливер поднял глаза от газеты и с ужасом посмотрел на меня.
Ты заболела? — спросил он. — Господи, ты выглядишь так, как будто тебя драл кот!
Это помогло мне почувствовать себя лучше. Если бы он сказал что-нибудь милое, я просто потеряла бы самообладание, схватила бы его и облила бы слезами его рубашку.
У меня была плохая ночь, — ответила я очень осторожно. — Я не спала.
Да неужто? Я вроде бы догадался. Тебе лучше достать свою косметику.
Спасибо за поддержку, Толливер.
Что ж, я просто предложил. Мы же не хотим, чтобы коронер по ошибке принял тебя за труп.
Ладно, хватит.
Каким-то образом я взбодрилась после этого разговора.
Толливер читал газету, а теперь пихнул ее мне. Очевидно, он не собирался ничего говорить насчет моего странного поведения прошлой ночью.
Сегодня о Табите пишут немного. Думаю, новость перестает быть животрепещущей.
Давно пора.
Я дрожащей рукой взяла кофейную чашку и ухитрилась поднести ее к губам, не пролив. Я сделала длинный глоток и очень осторожно поставила чашку обратно. Толливер оставил у себя страницу газеты со спортивным разделом и погрузился в чтение статьи о баскетболе, поэтому не заметил моей унизительной слабости.
Я выдохнула, почувствовав некоторое облегчение, и уже увереннее сделала новый глоток. Что ж, кофеин — хорошая штука. Я взяла из корзинки круассан, зная, что позже пожалею об этом, и съела его меньше чем за минуту.
Хорошо, — таков был единственный комментарий Толливера. — Тебе не помешало бы пополнеть.
Нынче утром ты просто сборник комплиментов, — колко отозвалась я.
Да, теперь мне было много лучше. Внезапно я ощутила прилив оптимизма, имевший под собой даже меньше почвы, чем моя глубокая депрессия прошлой ночью. Я была тогда слишком драматична, верно? Все в порядке. У нас с Толливером все хорошо Все останется, как прежде.
Я съела еще один круассан. Даже намазала его маслом.
Ты собираешься на пробежку? — мягко спросил Толливер.
Нет.
Да у тебя сегодня тусовочный день. Круассаны — и никаких пробежек! Как сегодня твоя нога?
Прекрасно. Просто прекрасно.
Длинная пауза.
Прошлой ночью ты вела себя странно, — заметил он.
Да, у меня было много о чем подумать, — неопределенно ответила я, описав последним куском круассана широкую дугу, чтобы показать, насколько широко простирались мои мысли.
72 
