очень нудно 
393 
- И зари вишневый клей
- Застывает в виде сгустка.
- Цвета наливки смородинной
- Село, истлело, потухло.
- Луч солнца, как лимонный морс,
- Затек во впадины и ямки
- И лужей света в льдину вмерз.
Вишневый клей, смородинная наливка, лимонный морс — для каждого заката у него своя краска и вкус. Простота его поздних стихов — вовсе не скупость; они по-прежнему густы, разве что звук разреженней и парономасия не так навязчива. Пастернак остается поэтом конкретики и пристальности, футуристической дерзости описаний и меткости метафор. Его природа не мудрствует, а действует. «Неслыханная простота», к которой он шел так долго, удавалась ему и раньше — и всегда бывала несколько пародийна. Он и сейчас, когда оказывается слишком прост и отказывается от изобретательной изобразительности, когда нарочито снижает или нейтрализует интонацию, начинает быть похож на обэриута; все-таки он был бы близок к этой поэтике, если бы не глубоко личное отношение к происходящему.
Некрасов — вот самая близкая аналогия к некоторым пастернаковским стихам этой поры. В конце концов, именно из Некрасова вышли и Блок с его цыганским надрывом, с пронзительным осенним свистом ветра и поезда; и обэриуты с их пародийной торжественной важностью и нарочито сниженной лексикой; и акмеисты с их значимым, полновесным, точным словом; и футуристы с их карикатурами, прозаизмами и неологизмами. Маяковский, цитируя «Современников», вслух изумлялся: «Неужели это не я написал?» Пастернак возвращается к общим корням; в цикле «Когда разгуляется» много некрасовской школы — да и пьеса, которую он задумывал тогда же, относится к самым что ни на есть некрасовским временам.
- Широко, широко, широко
- Раскинулись речка и луг.
- Пора сенокоса, толока,
- Страда, суматоха вокруг.
- Косцам у речного протока
- Заглядываться недосуг.
- («Ветер. Четыре отрывка о Блоке»)
Какой же это Блок? Так и тянет продолжить:
- …Не вся еще рожь свезена,
- Но сжата: полегче им стало.
- Свозили снопы мужики,
- А Дарья картофель копала
- С соседних полос у реки.
Или оттуда же, из «блоковского» цикла:
- …Как след незаживших царапин
- И кровь на ногах косаря.
Сравним:
- Приподнимая косулю тяжелую,
- Баба порезала ноженьку голую —
- Некогда кровь унимать!
Откуда бы вдруг у футуриста по ранним предпочтениям, символиста по убеждениям Пастернака — этот внезапный и явный некрасовский крен в последнем стихотворном цикле? Откуда интерес к жизни крепостной России и крепостного артиста? Да оттого, что поэзия его в это время начинает приобретать новое общественное звучание — и становится голосом не интеллигенции, но народа. Начинается все с пейзажных стихов, которых и у Некрасова было много,— но появляется в них все более явное и все более надрывное общественное звучание.
- На нашей долгой бытности
- Казалось нам не раз,
- Что снег идет из скрытности
- И для отвода глаз.
- Все в белых хлопьях скроется,
- Залепит снегом взор,—
- На ощупь, как пропойца,
- Проходит тень во двор.
- Движения поспешные:
- Наверное, опять
- Кому-то что-то грешное
- Приходится скрывать.
Мало того что размер самый что ни на есть некрасовский («Столица наша чудная богата через край») — некрасовский и прием: можно, конечно, подумать, что речь идет о сокрытии личного греха, о стыде за собственную двойную жизнь,— но упоминание газетного киоска в первой строке наводит на мысль об аллегории более широкой: вся жизнь города превратилась в сплошное сокрытие стыдного, все — в том числе и природа — заключили договор не сознаваться в тайном грехе!
Актуализация некрасовского опыта в поздних стихах Пастернака далеко не случайна: это — и пьеса тоже — продолжение его долгих размышлений о народе. В «Докторе Живаго» явлены два его лика — ангельский и зверский; впрочем, и в ангельском есть черты кроткой туповатости, как в образе Васи Брыкина, и в зверском проглядывает стихийная сила. Окончательного вывода о природе этого народа Пастернак так и не сделал; сейчас он думает о нем уже не как интеллигент, «превозмогающий обожанье»,— но как дворянин некрасовской складки, чувствующий не столько вину, сколько долг. Долг этот — просвещать, разъяснить народу собственную его душу, избавить его от гнета расчеловечивающего, скотского труда. Но, как и Некрасов, видит он только сонное оцепенение вокруг.
393 
