71 
- Где лжет и кадит, ухмыляясь, комфорт
- И трутнями трутся и ползают,
- Он вашу сестру, как вакханку с амфор,
- Подымет с земли и использует.
«Подымет с земли» — то есть освободит от рабства и унижений; а что использует — так ведь в нарочитой этой грубости (чего вы хотели от хаоса?) отчетлива обида: там, где адресатка его лирики навыдумывала тьму сложных переживаний и приплела Судьбу, лирическому герою хочется «с дороги сбиться в поцелуях»; и тут они с Маяковским опять-таки трубят на два голоса:
- Всемогущий, ты выдумал пару рук,
- сделал,
- что у каждого есть голова,—
- отчего ты не выдумал,
- чтоб было без мук
- целовать, целовать, целовать?!
- («Облако в штанах»)
Иное дело, что у Пастернака при этом начисто отсутствует богоборческий пафос — более того, отсутствует и дьявол, потому что, согласно французской поговорке, дьявол прячется в деталях, а у Пастернака деталями заботливо и художнически мощно распоряжается Бог. Так гласит одно из заслуженно известнейших стихотворений книги:
- Кто коврик за дверьми
- Рябиной иссурьмил,
- Рядном сквозных, красивых,
- Трепещущих курсивов.
- Ты спросишь, кто велит,
- Чтоб август был велик,
- Кому ничто не мелко,
- Кто погружен в отделку
- Кленового листа
- И с дней Экклезиаста
- Не покидал поста
- За теской алебастра?
- Ты спросишь, кто велит,
- Чтоб губы астр и далий
- Сентябрьские страдали?
- Чтоб мелкий лист ракит
- С седых кариатид
- Слетал на сырость плит
- Осенних госпиталей?
- Ты спросишь, кто велит?
- — Всесильный бог деталей,
- Всесильный бог любви,
- Ягайлов и Ядвиг.
- Не знаю, решена ль
- Загадка зги загробной,
- Но жизнь, как тишина
- Осенняя,— подробна.
Это стихотворение — в одном ряду с «Определением поэзии» или «Занятьями философией» — могло бы называться «Оправдание метода», ибо в жаркой и многокрасочной фреске сборника деталям отдана роль исключительная — на них, на свистках милиционеров, на мухах мучкапской чайной, все и держится. Образ Бога — художника, любовно шлифующего мелочи (а впрочем, ему ничто не мелко),— венчает сборник, и потому нарастающий мотив сна перестает быть признаком отчаяния и становится заслуженным отдыхом Бога, легшего почивать от трудов своих.
Свобода писать, не сообразуясь с правилами, обеспечила и ритмическое разнообразие «Сестры»: это свобода певческая, таких размеров в русской литературе сроду не бывало.
- О, не вовремя ночь кадит маневрами
- Паровозов: в дождь каждый лист
- Рвется в степь, как те.
- Окна сцены мне делают. Бесцельно ведь!
- Рвется с петель дверь, целовав
- Лед ее локтей.
- («Конец»)
Здесь Пастернака выручил опыт музыканта — вместо обычного «квадрата» строфы он прибегает к самым прихотливым построениям, не теряя при этом ни музыкальности, ни ритма. Та же свобода в лексике — «Я и непечатным словом не побрезговал бы»; с возлюбленными в русской поэзии так еще не разговаривали. Конечно, все это — уже после Маяковского с его нарочитой грубостью, но та грубость была именно нарочита,— Пастернак же умудрился заговорить на языке повседневности, и контраст с экзальтацией чувств, с импрессионистской живописью пейзажей тут срабатывает в полной мере. Надо умудриться — одно из тончайших стихотворений цикла назвать «Имелось» и начать по-конторски перечислять: «Засим, имелся сеновал и пахнул винной пробкой»… «Сентябрь составлял статью в извозчичьем хозяйстве…» Эта же лексическая простота и чуть не жаргонность сочеталась — и контрастировала — с рифмами столь сложными, каких ни один футурист еще не выдумывал:
- Думал — Трои б век ей,
- Горьких губ изгиб целуя:
- Были дивны веки,
- Царственные, гипсовые.
- Милый, мертвый фартук
- И висок пульсирующий.
- Спи, царица Спарты,
- Рано еще, сыро еще.
Всего и понадобилось — в великое время влюбиться в замечательную девушку; рекомендуем этот образ действий всем, кто задумает повторить чудо «Сестры» и за год превратиться в ведущего русского лирика.
71 
