очень нудно 
58 
Снова капельница. Теперь уже стационарная.
Суточный кардиограф следит за Лешкиным сердцем.
В ногах у Лешки сидит маленький Ангел с рюкзачком, читает иллюстрированный бульварный немецкий журнал «Гала»...
В палате темно, свет выключен, но строчки журнала — там, где пробегают глаза Ангела, — каким-то чудодейственным образом освещаются изнутри.
И Ангел свободно может читать в темноте...
Но вот Лешка застонал, попытался повернуться на бок.
Ангел тут же отбросил журнал, внимательно посмотрел на Лешку...
...увидел, как тот пытается нашарить на больничной тумбочке стакан с водой...
...и тут же сам вложил этот стакан в Лешкину руку. Помог Лешке попить и сам поставил стакан на место.
Вгляделся в мокрое лицо Лешки, очень профессионально пощупал у него пульс, потрогал лоб — горячий ли? — и спрыгнул с кровати.
Смотался к умывальнику, намочил край полотенца, отжал его и тщательно вытер пот, проступивший на Лешкином лице от высокой температуры.
На мгновение Лешка приоткрыл совсем больные глаза, попытался вглядеться во тьму и тихо спросил в полузабытьи:
— Это ты, Толик?.. Как ты попал сюда, Натанчик ты наш маленький?.. А где бабушка, папа?..
Но Ангел положил свои ладошки на горячие Лешкины глаза всего на несколько секунд, а потом убрал.
И Лешка спокойно уснул.
Ангел поправил Лешкину постель и снова уселся у него в ногах — читать журнал, скользя по фотографиям и строчкам своими ангельскими голубыми глазами, излучавшими несильный направленный свет...
* * *
Издалека еле слышно возник шум идущего поезда...
По мере усиления звуков мчащегося по рельсам состава больничная палата стала погружаться во тьму, из которой начали возникать очертания...
КУПЕ АНГЕЛА И В.В.
В.В. лежал с открытыми глазами, смотрел на Ангела. Наконец спросил:
— Интересно, как же Наверху отреагировали на вашу первую Наземную акцию? Наверняка же они как-то следили за вашими ученическими упражнениями...
— Насколько я помню, результатом наше ангельское начальство было удовлетворено — пить Лешка бросил. А вот за клинический метод избавления его от пьянства я получил дикий нагоняй! Хотели даже просить Всевышнего дать санкцию на то, чтобы отозвать меня Снизу и лишить возможности продолжать Наземную практику, — сказал Ангел. — Счастье, что я еще догадался избавить Лешку от операции и все спустить на тормозах...
— И что же? — поинтересовался В.В.
— Ничего. Все, как и у вас: я покаялся. А еще мой Мастер, помните — тот Старый Ангел-Хранитель, за меня вступился. Обошлось. Хотя именно тогда меня, подростка, впервые посетила крамольная мыслишка — а не вы ли там, господа хорошие, сидящие на самом Верху, прошляпили Лешку Самошникова? Еще когда Юта Кнаппе уговаривала его на пару дней смотаться на Запад... Ведь у нас на Небе прекрасно знали, что в Советском Союзе с этим не шутят... Почему тогда Лешку никто не уберег, не охранил?! А не переоценил ли Михаил Юрьевич Лермонтов возможности Всевышнего, когда писал: «...все мысли и дела ОН знает наперед...» — И Ангел, отодвинув занавеску, попытался посмотреть в окно.
— Надеюсь, вы, юный Ангел-диссидент, тогда ни с кем не поделились своими сомнениями во Всемогуществе Всевышнего? В вашем случае это было бы равносильно нашей антисоветчине.
— Отчего же? — небрежно ответил Ангел. — Именно этот вопрос я тогда и задал своему профессору. В конце концов, ведь он считался научным руководителем моей Наземной практики...
— И какова была его реакция? — поинтересовался В.В.
— Старик чуть крылья себе не обмочил от страха. Но не заложил.
— Очень пикантная подробность, — пробормотал В.В. — Но, насколько я понимаю, у вас была еще одна — главная задача: вернуть Лешку домой.
— Хотите еще чаю? — спросил Ангел.
— Нет, спасибо. Не увиливайте, Ангел!
— Да не увиливаю я. Но прежде чем приступить к главной задаче, нужно было создать ситуацию, которая бы вселила в Лешкину раздерганную душу хоть какое-то подобие уверенности. Попытаться заставить и его действовать самостоятельно. А для этого нужно было решить промежуточную задачу. Ложитесь, Владим Владимыч. Вы же хотели это увидеть своими глазами?
В.В. послушно улегся.
Ангел приглушил свет в купе и негромко проговорил:
— Когда-то, на предмете «Человековедение», мы изучали несколько классических схем «Избавления Человека от одиночества как средства для возбуждения его активной деятельности». Я выбрал одну из этих схем и усилил ее не очень классическим, но обязательным пунктом. Я исключил языковой барьер! Ибо по-немецки Лешка почти не говорил, а это могло бы разрушить весь букет моих наивных благих намерений...
58 
