Глава тридцатая

ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ КИЕВСКИЙ И ЕГО ВОЕВОДА

— Знается с хузарами, — докладывал Владимиру Путята. — С печенегами торг ведет. С ворогом нашим Варяжкой знаком…

— С Варяжкой в Киеве каждый гридень знаком, — перебил князь, но тут же велел: — Продолжай.

— С послами-лехитами, которые к тебе приходили, дела вел. Денег им дал, не иначе как…

— Лехитов не приплетай, — проворчал Владимир. — Видел я тех лехитов. Свардиг их в коробах привез: без рук, без ног, без глаз…

— Карать насильников и татей князь должен! — возразил Путята. — И обрубки из людей делать — то нурманский обычай, не наш! — добавил он с осуждением.

— А мне понравилось, — жестко усмехнулся Владимир.

Тут Путята вспомнил, что большую часть своей воинской жизни Владимир провел в виках с нурманами и свеями.

— Ну это пускай, — быстро поправился он. — Свардиг — твой сотник. Можно считать, твоя карающая рука. А вот ведомо ли тебе, что главного из посланников боярин Серегей отпустил?

— Точно знаешь? — Владимир нахмурился. — Что боярин Серегей от Правды отошел… Не верю!

— Ему сказали: монах к злодейству не причастен.

— Тогда и наказывать его не за что.

— Как — не за что? — вскинулся Путята. — Он — старший над своими людьми. Старший должен ответить!

— Может, и должен. Да только не забудь — он еще и великого князя Мешко посол. Дары мне привез. Послов убивать нельзя.

— Еще неизвестно, доедет ли монах до Енездна, — Путята усмехнулся.

— А что с ним случиться может?

— Так боярин Серегей ему в спутники своего сына дал. Богуслава.

— Ну и хорошо. Богуслав его точно в целости доставит. Рогнеду мою вот привез, хотя и непросто было.

— Да уж непросто… — Путята некоторое время колебался, потом все-таки сказал: — Устах этот, воевода полоцкий, которого ты пригрел, — враг твой. Один из людей его сболтнул, будто слыхал, как Устах уговаривал Рогнеду с тобой порвать и от Киева отложиться.

— Эх, Путята, Путята! — Владимир засмеялся. — Думаешь, я такой дурень, что поверил в сказку про разбойников?

— Не поверил? — Путята изумился. — Что ж ты тогда Устаха не казнил?

— А зачем мне его казнить? Все лучшие люди из тех, кто был привержен Роговолту, Устаха старшим почитают. Пока Устах при мне, за Полоцк я спокоен. Уж не знаю, кто его уговорил, Рогнеда или Богуслав, а дело это хорошее. И дружина Устахова лишней не будет. Правильно я тогда Богуслава сваргам не отдал. Доброго воина не лишился и смуты в Киеве избежал. Не отдал бы боярин Серегей сына.

— А не отдал бы, так еще лучше, — хмуро проговорил Путята. — Серегеевыми богатствами ты, княже, враз бы казну поправил.

— Жадность, воевода, умной должна быть, — назидательно произнес Владимир. — Главные богатства боярина не в амбарах его, а в людях. В тех, что на кораблях его ходят и водят его караваны. У боярина Серегея в Царьграде дом — не хуже здешнего. И еще один дом, говорили мне, во Фракии — побольше моего терема. И добра там всякого столько, что всю мою дружину десять лет кормить можно.

— Откуда тебе сие ведомо, княже? — удивился Путята.

— Да уж ведомо, — усмехнулся Владимир. — Не у одного тебя соглядатаи есть. Богатством наш боярин Серегей всех моих бояр со мной вместе превзошел.

— Так это… Взять боярина да и потребовать: пусть делится! — предложил Путята. — Где это видано, чтоб боярин богаче князя был? Десять лет дружину… безбедно…

— Как бы не так! — Владимир хлопнул ладонью по столу. — Не князь дружину, а дружина князя кормить должна! Заруби себе это на носу, воевода! А знаешь, откуда у боярина Серегея этакие богатства? Потому что торгуют его люди на земле ромейской не по Уложению Святославову, а свободно. Есть у него грамота от ромейского императора, в которой приравнян наш боярин лучшим людям ромейским. И пожалован званием особым — протоспафария.

Последнее слово Владимир выговорил старательно и с удовольствием. Вот, мол, какое он дивное словцо знает.

— Немалые владения у боярина на ромейской земле. И виноградники, и сады. А главное — люди ему лично преданные. Вот и подумай, где основные богатства хранятся. А живет он все же здесь, на нашем, киевском, подворье.

— На подворье у боярина тоже всего лежит немало пробурчал Путата.

— И пусть лежит. Боевого коня, воевода, на мясо не режут. А чтоб ты лучше понимал, скажу: историю про Серегеевы богатства я от посланника ромейского услышал. А знаешь, почему мне посланник всё это рассказал?

  86