очень нудно 
89 
— Откуда знаешь?
— Глаза, чай, есть. Жаль. Славная девушка. И Матери — помощница.
— Матушка всё равно жениться не позволила бы — . покачал головой Славка, который тоже об этом думал. — Она же язычница.
Пожалуй, только вера и разделяла матушку Сладиславу и Лучинку. Никак не желала девушка принять Святое Крещение, хотя приняла бы — и стала бы в роду совсем своей.
— Ну это дело поправимое, — усмехнулся Артём. — Ты, главное, для себя реши, а остальное сладится. Владимиру только ее не показывай, не надо.
Это Славка и сам понимал.
Оправившись от несчастий, приодевшись и принарядившись, Лучинка превратилась в настоящую красавицу. Такую показать великому князю — всё равно что голодному волку кусок мяса к пасти поднести.
Умница и красавица. Вдобавок — любит. А что приданого за ней нет, так разве это остановило бы Славку?
Что же тогда?
А то, что есть причина, которая и мешает Славке определиться. И имя ее — Рогнеда. Вот кто крепко засел в Славкином сердце.
Так что ехал сейчас сотник на княжий пир не просто радостно, а — с предвкушением: на пиру ведь непременно будет присутствовать она. Водимая жена великого князя Рогнеда Роговолтовна.
Рогнедушка…
Кто из них Славке дороже? Трудно их сравнивать. Лучинка — это как рубаха из шелка. Легко и коже приятно. А Рогнеда… В ней тяжесть и твердость панциря. Хотя, скорее, наоборот. С такой полюбовницей никакой панцирь не спасет. Узнает князь, ой худо будет! И поделом!
Славка широко улыбнулся.
С тех пор как Славка привез княгиню в город, им удалось лишь дважды остаться наедине, да и то — мельком. Сорвать быстрый поцелуй, обменяться двумя-тремя нежными фразами…
Рогнеда — боялась. Княгия весьма дорожила своим высоким креслом на женской стороне княжьего стола. Славка чуял ее страх и угадывал, что этот страх возбуждает Рогнеду. Чем опасней, тем жарче ее объятия. Так сложилось у них с последней ночи осажденного Полоцка.
Что же до Славки, то он не то чтобы боялся… Он даже и представить не мог, что их могут раскрыть. Какой стыд придется пережить, если их связь откроется. А возможно, и не только стыд… Убивать его Владимир не станет, но из дружины выгонит наверняка. И на весь род Богуслава ляжет пятно… А вот Рогнеду муж может и убить. Есть у него на то право…
Под эти злодейские мысли Славка миновал широко распахнутые ворота Детинца.
Двор кишел народом, а выставленные прямо на снегу длинные столы ломились от яств. Вся младшая дружина и приглашенные из простых веселились здесь. Дворня с ног сбилась, поднося бочонки. Над дюжиной костров вертелись, источая вкусный дух, мясные туши, пеклась на угольях рыбка, черпались ковшами из бочек моченые ягоды, соленые и маринованные грибы, прочая добрая снедь…
Развеселые (у всех праздник!) холопы волоком утаскивали упившихся к шатрам и сбрасывали на грязные овечьи шкуры. Из этого угла изрядно попахивало нужником, но упившимся всё равно. Проспятся, умоются колодезной водичкой, переоденутся (при надобности) и снова за столы. Все равно было и тем, кто, зарывшись под теплые меха, блудил с дворовыми девками.
Гридни Сергея сами свели коней в стойла (пьяным конюхам доверия нет) и, отпихивая ногами ленивых обожравшихся псов, поспешили к столам.
Сергей с родичами чинно двинулись к терему. Их места — за княжьим столом.
Но места — разные. Боярин Серегей — туда, где расположилось киевское боярство. Важные бородачи в высоких шапках потеснились, уступая место повыше. Князь-воевода Артём, устроив Доброславу на женском конце, сел поближе к великому князю. Между ним и Владимиром — лишь двое. Ярл Сигурд и… Сергей прищурился, узнавая…
Ничего себе! Эко вымахал! По левую руку от Сигурда — его племянник, сын нурманского конунга Олав Трюггвисон. Еще год назад он макушкой дяде до плеча не доставал, а ныне вытянулся на добрую пядь. Правда, настоящей мужской мощи еще не набрал, но порода уже видна. Ручищи не меньше, чем у самого Сергея. И красавец редкий: кудри белокурые, глаза синие, лицо так и сияет юным мужеством. Истинно, сын конунга. Правда, без земли.
Сергей кивнул служке, чтобы тот наполнил чару. В тереме вкусы боярина были известны, потому в серебряную емкость полилось красное ромейское вино.
Сергей поднял чару, согрел в ладонях, огляделся…
Длинные столы — во всю палату, гигантской буквой «П». На «перекладине» — возвышение. На нем — сам великий князь, воеводы, элита. Слева — женский стол, а дальше, через проход, всякий невоенный народ: служители культов (два волоха, сварг, увешанная оберегами тетка — жрица Мокоши), рунознатцы, иноземные гости. Среди последних — непонятно как оказавшийся в Киеве — путешественник из Дамаска. Надо полагать, шпион эмира Маммуна. Изучает позицию Киева в отношении подмятого Святославом, но не удержанного сыновьями Хузарского хаканата. Ну-ну… Насколько известно Сергею, хузарами уже плотно занялся еще один мусульманский владыка, ширваншах Мухаммед. Или, как здесь говорили, Бохмит.
89 
