очень нудно 
40 
Еле-еле я разыскала Люка в толпе на патио. Он посмотрел на меня, вопросительно улыбаясь. Горевший на моих щеках румянец едва ли остался им не замеченным.
– Что стряслось, куколка?
– Я уронила свой стаканчик, – хрипло выговорила я.
Он, рассмеявшись, положил мне на плечи свою тяжелую руку.
– Я тебе принесу другой.
– Нет, я... – Я поднялась на цыпочки и прошептала ему на ухо: – Ты не против, если мы сейчас же уедем отсюда?
– Что, прямо сейчас? Да мы же только приехали.
– Я хочу, чтобы мы остались одни, – с отчаянием в голосе шептала я. – Ну, пожалуйста, Люк. Поедем куда-нибудь. Все равно куда.
Он изменился в лице. Я знала: он пытался понять, не значило ли мое внезапное желание остаться с ним наедине то, о чем он подумал.
И он угадал. Мне хотелось его целовать, прижимать к себе, делать с ним все то, что делал Харди в тот самый момент с другой девчонкой. Не из-за разгоревшегося во мне желания, а из-за яростного отчаяния. Мне больше не к кому было обратиться. Моя мать махнула бы на мои чувства рукой, сочтя их ребячеством. И возможно, оказалась бы права, но только мне до этого не было дела. Я никогда прежде не ощущала такой всепоглощающей ярости. Моим единственным якорем была тяжелая рука Люка.
Он привез меня в городской парк с искусственным озером и несколькими островками лесных посадок. На берегу озера располагалась ветхая открытая беседка в окружении деревянных скамеек в зазубринах. Днем люди приезжали сюда семьями на пикники. Теперь погруженная во мрак беседка пустовала. Воздух наполняли ночные шорохи, звучал лягушачий оркестр в камышах, свою песню исполнял пересмешник, хлопала крыльями цапля.
Прямо перед отъездом я опрокинула в себя остатки текилы «Санрайз» из стаканчика Люка. Перед глазами у меня все плыло, и я качалась на волнах головокружения и дурноты. Люк бросил свою куртку на скамейку в беседке и усадил меня к себе на колени. Он поцеловал меня влажными и настойчивыми губами. В его поцелуе я почувствовала целенаправленность, сигнал о том, что сегодня мы пойдем настолько далеко, насколько я это позволю.
Гладкая рука Люка оказалась у меня под футболкой, скользнула по спине к застежке лифчика, и он расстегнулся. Люк тут же перевел руку вперед, положил ее на нежный изгиб моей груди и грубо сжал ее. Я поморщилась от боли. Тогда он немного расслабил руку и, нервно рассмеявшись, сказал:
– Прости, куколка. Просто... ты такая красивая, ты сводишь меня с ума... – Его большой палец потер твердеющий сосок.
Люк настойчиво пощипывал и теребил мои соски, а наши слившиеся губы двигались в долгих, непрерывных поцелуях. Вскоре мои измученные груди стало саднить. Я оставила всякую надежду получить хоть какое-то удовольствие и попыталась его хотя бы изобразить. Если что не так, то это моя вина: Люк, он ведь опытный.
Должно быть, из-за текилы я ощущала себя сторонним наблюдателем, когда Люк поднял меня с колен и положил на покрытую курткой лавочку. Мои лопатки коснулись деревянной поверхности, и откуда-то из солнечного сплетения вдруг начала подниматься паника. Но я, махнув на все рукой, откинулась на спину.
Люк потянул за застежку моих джинсов, спустил их мне на бедра, а затем снял одну штанину. Из-под крыши беседки я видела кусочек неба. Ночь была туманная, беззвездная и безлунная. Единственным светом было голубое сияние тускло мерцавшего уличного фонаря, вокруг которого клубились тучи мотыльков.
Как и любой среднестатистический подросток, Люк почти ничего не знал о скрытых эрогенных зонах женского тела. Я знала еще меньше, и, будучи слишком застенчивой, чтобы высказаться вслух о том, что мне нравится или не нравится, пассивно лежала, позволив ему делать все, что только заблагорассудится. Я не представляла, куда девать руки. Люк запустил руку мне в трусы, туда, где волосы были теплыми и смятыми. Снова начал что-то там теребить, затем несколько грубых касаний чувствительной точки – и я резко дернулась. Люк в возбуждении хохотнул, приняв мой дискомфорт за выражение удовольствия.
Он постепенно опускался на меня – всей тяжестью своего широкого тела, – пока его ноги не оказались плотно зажатыми между моими. Просунув руку между нашими телами, он стал расстегивать джинсы. Потом торопливо обеими руками начал осуществлять какие-то манипуляции. Последовал хруст пластика, какая-то возня, и вот внутренней стороны моего бедра коснулась незнакомая, упругая, покачивающаяся длинная плоть.
40 
