147 
Но Хранитель Золота не приучен был сдаваться. Челюсти, бережно, чтобы ненароком не поранить, сжимавшие бесчувственную ящерку, затекли уже давно, но остановиться хоть на миг, чтобы поменять положение, Полоз не мог — обвал гнался за ним по пятам, норовя схватить его в свои смертельные объятия. Уже пару раз Полозу серьезно засыпало хвост, но в последний момент удавалось его выдернуть и нестись вперед с удвоенной скоростью. Если этот дивов лаз скоро не кончится выходом на поверхность, то силы покинут отважного наследника Золотоносных Гор и подземелье главного храма Темных станет для него могилой. Для него и для его Салли.
Но тут повеяло свежим воздухом. Полоз сначала подумал, что у него начинаются галлюцинации, но лаз резко пошел вверх. Это придало сил, возродило угасшую было надежду. Еще немного, и потемневшее послезакатное небо, украшенное бриллиантами первых звезд, величественно раскинуло свой необъятный купол над головой вывалившегося на мягкую траву наследника Золотоносных Гор.
Позволив себе несколько мгновений отдыха, чтобы выровнять дыхание после стремительных гонок со смертью, Полоз протер зудящие от земли глаза и приподнялся на локте и с удивлением обнаружил себя уже в человеческом облике. Странно, ипостась при выходе на поверхность вдруг сменилась сама собой, не задействовав при трансформации даже крупицу сознания. Такого раньше не случалось, и это немного пугало. Но Хранитель Золота решил, что подобные страхи могут и подождать, сейчас есть дела поважнее.
Одного взгляда хватило, чтобы определить — Салли по-прежнему в бессознательном состоянии (думать, что в мертвом, даже не хотелось), они находятся недалеко за пределами храмовых стен, наступает довольно светлая безоблачная ночь, а сам храм Темных дожирают жадные языки огненного мстителя, коего, как он и предполагал, выпустила на волю храбрая паучиха. В том, что рядом с храмом не осталось никого живого, Полоз даже не сомневался. Что уж говорить о живых существах, если даже толстые стены, окружающие это грозное строение, оказались в нескольких местах оплавлены, будто сделаны не из крепкого тугоплавкого камня, а из мягкого податливого воска. Но это же значит, что отец и Змей Горыныч… О, Вершитель… Не-э-эт…
Но окончательно испугаться и осознать неизбежное молодой наследник не успел.
— А я тебе говорю, что выберутся, — вдруг услышал он немного заплетающийся, но очень хорошо знакомый голос. — Точнее, мы говорим. Нас трое, значит, наше мнение весомее. Втройне. Вот.
— Но сейчас-то ты один, — резонно возразил другой голос, от звука которого сердце Полоза облегченно расслабилось. — А если бы все зависело только от вашего мнения, я бы каждой твоей морде по бочке самого дорогого коньяка подарил.
— Ловлю тебя на слове, злостный искуситель!
— Да пошел ты, Змей, знаешь куда. Мы потеряли самое дорогое и невосполнимое, что у нас только было, а ты с глупым пари лезешь. Бессердечная скотина!
— А ты пессимист отъявленный, это гораздо хуже. Я вот в твоего пацана верю, как в самого себя. Он не подведет и за мою Салли, если надо, жизни не пожалеет.
— Уже не пожалел…
— Да что ты понимаешь…
— Уж поболее некоторых…
Полоз понял, что из-за предполагаемой смерти своих детей эти две венценосные особы сейчас подерутся, как базарные торговцы. Надо было срочно воскресать, а то уже стадия оскорблений, обычно предшествующая драке, уже начала набирать нехорошие обороты.
— Не рановато ли поминки справляете? — Полоз выступил из кустов, которые, как оказалось, разделяли его с отцами, и посмотрел на сидящих прямо на земле мужчин сверху вниз. Пожар в стане Темных продолжал полыхать, и его зарево неплохо освещало всю прилегающую к храму местность.
— Во! Что я тебе говорил! — радостно заорал Царь Долины, резво вскакивая на ноги и кидаясь обнимать воскресшего. — Зятек! Я всегда в тебя верил! — Он, привычно дыша перегаром, продолжал тискать молодого человека в объятиях, пока тот сам осторожно не высвободился.
— Сынок… — еле слышно прошептал отец, с трудом поднимаясь с земли, словно силы изменили ему, а когда Полоз подошел ближе, крепко прижал к успевшей познать боль потери отеческой груди и зажмурил глаза, чтобы не разрыдаться от облегчения. Сын, не привыкший к такому проявлению чувств со стороны отца, не знал, как вести себя с ним, а потому просто осторожно приобнял его правой рукой за талию.
147 
