48 
Она не смогла удержаться, и глаза ее наполнились слезами при одной только мысли о Верноне.
Сквозь слезы, как в тумане, она смотрела на сад. В этот момент послышался шум открывающейся двери.
— Мсье маркиз Линворт желал бы видеть вас, мадемуазель, — услышала она голос слуги.
Вильма повернулась.
Это было невероятно, но перед ней и в самом деле стоял маркиз.
Его рука была на перевязи, и выглядел он очень бледным. Но во всем остальном он по-прежнему был красив и столь же элегантен, как всегда.
Слуга прикрыл за ним дверь.
Мгновение никто из них не двигался.
Они просто стояли и смотрели друг на друга.
Вильме показалось, будто вся комната заполнилась ослепительным светом.
Маркиз медленно направился к ней.
Когда он подошел совсем близко, девушка едва слышно, каким-то не своим голосом произнесла:
— По почему вы здесь? Я думала…
Ведь доктор не разрешил вам вставать…
— Я не смог оставаться в постели, — маркиз говорил глубоким проникновенным голосом, — потому что, когда я получил ваше письмо, то сразу понял — вы уезжаете.
— Но как вы догадались? — вымолвила Вильма.
— Мне кажется, нам с вами всегда было легко понимать друг друга без слов.
Она подняла на него глаза, страшась или, может быть, стесняясь встретить его взгляд.
Тогда он медленно произнес:
— Я приехал, любимая моя, просить вас оказать мне честь стать моей женой.
На мгновение у Вильмы перехватило дыхание, и она застыла не в состоянии пошевелиться, глядя на него в замешательстве.
Заметив это, он сказал:
— Простите меня! Как мог я быть таким глупцом и не понять сразу, что ничто в жизни не имеет для меня значения, кроме вас? Я люблю вас, я желаю вас! Вы уже принадлежите мне, поскольку я принадлежу вам!
— Но… но… — пыталась что-то проговорить Вильма, но маркиз обнял ее.
— Никаких «но», — сказал он. — Мы поженимся, что бы ни говорили вокруг.
Он коснулся ее губ, и девушке почудилось, словно она растворяется в его объятиях.
Она чувствовала, что он прав, и они действительно были двумя частями одного целого, и их нельзя было разделить.
Когда наконец маркиз оторвался от поцелуев и поднял голову, она выговорила:
— Вам нельзя было приходить сюда… ведь вам велели не вставать с постели.
— Но тогда я мог бы потерять вас! — удивился маркиз. — И вы еще не сказали мне, моя любимая, как скоро вы станете моей женой.
Вильма прижалась к его плечу.
— Я люблю вас! — промолвила она.
— Это единственное, что может иметь для меня значение, — сказал маркиз.
Ей хотелось еще что-то ему сказать, но, когда она повернула к нему лицо, он снова начал целовать ее.
Своей здоровой рукой он все крепче и крепче прижимал ее к себе.
Девушке казалось, она слышит вокруг ангельское пение и видит небесный свет, озаривший комнату.
В этот момент они вдруг услышали, как открылась дверь.
Вильма быстро отодвинулась от маркиза, недоумевая, кто бы мог помешать им. Оглянувшись, она увидела, как в комнату вошел незнакомый ей мужчина.
Он был средних лет, красивый. Казалось, какой-то ореол значительности и благородства окружал его. Незнакомец направился было к ней, но тут заметил маркиза и воскликнул.
— Боже правый! Линворт! Не думал встретить вас здесь! Я уже слышал, хотя и прибыл всего лишь час назад, о вашем ранении на дуэли.
— Кто же мог рассказать вам об этом? — спросил маркиз.
— Ваш рефери, ведь он доводится мне родственником! — объяснил незнакомец. — Не похоже на вас позволить противнику одержать верх над вами!
Тут он обратился к Вильме:
— Вы, должно быть, моя гостья. Мне необходимо извиниться за свое отсутствие, не позволившее мне лично приветствовать вас и вашего отца сразу, когда вы прибыли.
Вильма ошеломленно слушала этого человека. Потом сообразила, что это, по всей вероятности, виконт Сервез, неожиданно вернувшийся в Париж.
С усилием она сумела проговорить:
— Моему отцу уже лучше. Мы чрезвычайно благодарны вам за оказанное нам гостеприимство на то время, пока он проходил курс печения.
— Я знал: Бланк не может не справиться, — заметил виконт. — Но слуги утверждают, будто вы уезжаете уже сегодня вечером.
— Папа стремится вернуться в Англию как можно скорее, — объяснила Вильма.
— Я полагаю, он скучает по своим лошадям, — усмехнулся виконт.
Он повернулся к маркизу и снова обратился к нему:
— Я уверен, вы с Катсдэйлом нашли много общего, особенно когда речь заходила о лошадях. Я сам был восхищен, услышав, как вы выиграли Дерби, а о победе графа на скачках «Две тысячи гиней» говорил весь Лондон.
48 
