43 
— Правильно, Шура! — крикнул франтик. — Жуткое дело! Сейчас бы еще шампанского!
— Будет тебе... Нашампанился, — недовольно заметил Заикин.
Но Куприн подмигнул франтику и сделал успокаивающий жест — дескать, «все будет в порядке».
И в это время пароход дал густой протяжный гудок. Все, как по команде, повернулись к Риго.
Он стоял с полными слез глазами, улыбался и уже держал в руках портплед и чемодан с балалайкой.
— Мне было очень хорошо, — сказал Шарль Риго. — Я буду много рассказывать в старости... И наверное, умру от болтовни.
— Шура! — Голос Заикина дрогнул. Он облапил Риго, поднял его вместе с чемоданом и портпледом и трижды поцеловал. — Спасибо тебе!
И тогда все стали прощаться с Риго, потому что вахтенный матрос у пассажирского трапа уже что то кричал по-французски и был очень недоволен тем, что Риго еще не на пароходе.
Последним в прощании был франтик. Они поцеловались с Риго, и Риго ему негромко сказал:
— Если у мсье Заикина когда-нибудь будет аэроплан, ты должен помнить, что стальные тросы рулей управления от нагрузки сильно вытягиваются. Их перманентно нужно укорачивать двухсторонними тендерами. А то будет большой люфт. Понял?
— Понял.
— И бензин лучше заправлять через замшу. Помнишь, как я это делал?
— Помню.
— И не ленись чистить контакты у динамо.
— Хорошо.
— И не пей много, — улыбнулся Риго. — Хороший механик не должен много пить.
— Бон вояж, Шурик, — печально сказал франтик.
— Прощай, мон ами, — ответил Риго и ступил ногой на трап.
* * *
Пароход был в полумиле от берега, а друзья все стояли и стояли на опустевшей пристани и смотрели в море.
— Торговали кирпичом, а остались ни при чем... — ни к кому не обращаясь, сказал Петр Данилович Ярославцев.
— Прекрати сейчас же! — вскинулся Пильский. — Не слушай его, Иван! Авиация требует больших капиталов и государственного масштаба. Частным предпринимателям в ней не может быть места...
— А ты даже не предприниматель, — сказал Куприн. — А только нищий проповедник авиации, за свой риск, за свою совесть. Но я уверен, что через год, через два ты непременно полетишь на собственном аппарате. И не в угоду зевающей публике, а на серьезных авиационных конкурсах... Что же касается меня, — Куприн рассмеялся, — я больше на аэроплане не полечу!
Все заулыбались. Напряжение спало. Пароход становился все меньше и меньше.
— Ну, хорошо, — сказал практичный Ярославцев. — А пока что делать будем?
— Что пока? — переспросил Заикин и вдруг сказал с легкостью и решительностью: — А пока — цирк, борьба. Списывайся с борцами, афишируй, что Заикин и Ярославцев снова организуют чемпионат. Вот нам и хлеб пока. Правда, я еще не в форме: целый пуд веса потерял, здоровьишком ослаб, но ничего... — И спросил у Куприна почти весело: — А, Ляксантра Иваныч? Ничего?
* * *
Цирк был переполнен от лож до галерки. Гремел оркестр. Ярославцев во фраке с бутоньеркой выводил на арену «парад» борцов.
Первым под несмолкаемые аплодисменты шел Иван Заикин.
Через плечо у него была надета муаровая лента с бессчетным количеством медалей. Проходя вокруг арены, Заикин ласково улыбнулся Куприну, Пильскому и Диабели. На ходу поискал глазами франтика, но не увидел его, так как...
* * *
...франтик стоял высоко на галерке среди портовых грузчиков и разного простого люда. Чтобы франтика не раздавили, его оберегал Петрович — старый амбал.
Борцы выстроились по кругу. Оркестр смолк. Ярославцев поднял руку, прося тишины.
— Уважаемые дамы и господа! Уважаемая публика! — зычно проговорил Петр Данилович. — Прежде чем начать представление борцов нового чемпионата и парад-алле, представляю слово чемпиону мира Ивану Заикину! Иван Михайлович, прошу!
Заикин вышел на два шага вперед, подождал, пока стихнут аплодисменты, и негромко сказал:
— Господа! — Посмотрел наверх, на галерку, и прибавил: — Друзья мои! Весь сбор от каждого третьего представления нашего чемпионата будет поступать в фонд помощи семьям погибших русских авиаторов. Да сохранит Господь всех ныне здравствующих воздухоплавателей! Все.
Заикин шагнул обратно в строй борцов под шквал аплодисментов. Оркестр грянул марш. Куприн, Пильский и Диабели что-то восторженно кричали Заикину...
А франтик на своей галерке посмотрел на старого амбала и потрясенно сказал:
— От это да! От это я понимаю! От это человек!
43 
