с удовольствием перечитала 
42 
Теперь ее ждет впереди вереница длинных, тягостных дней; все вокруг будет происходить исключительно по его желанию, а ее даже не будут ставить в известность.
Именно об этом мечтали премьер-министр и члены правительства. Они всегда с возмущением относились к тому, что женщина заправляет ими, и теперь будут торжествовать: она больше не станет принимать участия в управлении Зокалой, посещать важные государственные собрания.
«Нет, я буду бороться с ним! Бороться хотя бы за это, если больше ничего не помогает!»— рыдала она.
Но, вспомнив, какой беспомощной ощущала себя в его объятиях, она возненавидела себя за то, что она женщина.
«Если б я была мужчиной, то стала бы князем!» — повторяла она про себя.
Ей хотелось отомстить Владиласу, надев брюки, в которых она обычно объезжала лошадей.
Брюки давали ей чувство свободы, но он запретил ей надевать их.
Илена долго не могла уснуть этой ночью; ворочалась с боку на бок и думала о том, что теперь в ее жизни не будет ничего, к чему она так привыкла, останутся лишь дворец и роль жены.
Утром она с трудом открыла глаза, но быстро встала и позвала прислугу.
Ей пришлось снова надеть теплое черное платье в такой яркий солнечный день, чему противилась ее душа.
Она спустилась вниз и прошла в комнату княгини, гадая, что делает Владилас.
На ее письменном столе лежала стопка писем с выражением соболезнования, и Илена обреченно подумала, что ей придется отвечать на них.
Не желая делать этого, она отодвинула их, с горечью констатируя, что среди бумаг нет ни одного государственного письма, которые приносили в эту комнату с тех пор как заболел отец и которые она от его имени подписывала.
Теперь это право принадлежит Владиласу, и только ему; наверное, сейчас он как раз занимается разработкой одного из своих планов, сочиняет новые указы и упивается почтением министров, с открытыми ртами выслушивающих его речи, боясь высказать свои предложения.
Новая вспышка ярости охватила ее от этих мыслей и, поддавшись внезапному порыву, она смахнула со стола кипу писем.
Она смотрела на разбросанные у ее ног конверты и вдруг с болью осознала, что весь этот набор банальных фраз достанется ее родственникам после того, как сама она сойдет в могилу.
И злость сменилась чувством щемящей тоски по отцу, и она оцепенела, стараясь не расплакаться.
В этот миг открылась дверь, и в комнату вошел Владилас.
Илена почувствовала, как невольно подпрыгнуло и стремительно упало вниз ее сердце.
Князь был в костюме для верховой езды и выглядел невероятно красивым.
— Я зашел сказать, что уезжаю в долину Миспа, — произнес он холодным, далеким голосом, звучавшим так, словно он действительно был в сотне миль от нее.
Илена удивленно посмотрела на него.
— Я беру с собой большую группу моих последователей, которых собираюсь поселить там. Думаю, мне понадобится дней десять, может, две недели, чтобы как следует разместить и обустроить их там.
Он умолк, но Илена не могла собраться с мыслями, чтобы ответить, и он продолжал:
— Все важные документы будут, естественно, доставляться мне каждый день, а ты, надеюсь, сможешь управиться с остальными делами.
Не дожидаясь ответа, он направился к выходу.
Лишь когда он дошел до двери, Илена обрела дар речи и как будто неосознанно прошептала:
— Позволь мне... поехать... с тобой.
Владилас остановился и не оборачиваясь спросил:
— Ты действительно этого хочешь?
Илена тотчас подбежала к нему со словами:
— Пожалуйста... пожалуйста... позволь мне поехать с тобой.
Он изучающе посмотрел на нее, словно ища подтверждения.
В ее глазах была искренняя мольба.
— Я прикажу оседлать Сатану. Мы выезжаем через час, — бросил он и вышел, прежде чем она успела ответить.
Испугавшись, что муж может уехать без нее, если она опоздает, Илена со всех ног помчалась в спальню.
Проезжая по горячей от палящего солнца долине, Илена мечтательно взирала на горные вершины, покрытые вечным снегом; казалось, они помогают ей остыть.
Так как девушка не могла прокатиться на Сатане во время похорон, тот должен был порадовать ее свежестью и азартом.
К тому же она была уверена, что его недостаточно выгуливали, потому что конюхи ужасно боялись этого коня.
Он встал на дыбы и начал метаться, как только она оказалась в седле, демонстрируя свою независимость и крутой нрав.
42 
