Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
116 
С первого же удара Дужка понял, что противник владеет оружием лучше него. И враг тоже это понял, потому не стал звать на помощь.
— Беги, госпожа! — закричал Дужка.
Люк в подземный ход был прямо у него за спиной. Дужка сражался с отчаянной яростью, удерживая врага на пороге.
Но Людомила не воспользовалась возможностью спастись. Она осталась.
Какое-то время Дужка и его противник бились почти на равных — пока тот стоял в дверном проеме. Но потом врагу удалось оттеснить Дужку от дверей, и бывшему дружиннику Духарева пришлось туго. Противник продолжал давить, пока не загнал Дужку в угол. Тут бы Дужке и конец, но его спасла Людомила.
С пронзительным криком она бросилась на врага, замахнулась...
Воин в маске хлестнул мечом — и госпожа межицкая упала.
— Перун! — бешено закричал Дужка и тоже ударил.
Его противник мог бы парировать, но почему-то замешкался, и клинок Дужки, проткнув кольчугу снизу вверх, на три пяди вошел в правое подреберье врага.
Дужка, хакнув, довернул и мощным рывком выдернул меч.
— Ты... варяг! — со свистом выдохнул побежденный и осел на пол.
Дужка поспешно захлопнул дверь, накинул крюк, подпер дверь тяжелым ларем, бросился к Людомиле... И понял, что с госпожой межицкой кончено. Мертва.
Раненный Дужкой хрипел и булькал пропоротыми легкими. Кровь лилась у него изо рта, вздувалась пузырями на губах. Умирающий силился что-то сказать, но не мог. Дужка не удержался: сдернул с него блестящую от крови кожаную маску... Это был не булгарин. Длинные варяжские усы слиплись красными мокрыми сосульками. В синих глазах уже плескался холод Кромки... Но Дужка его узнал. Когда еще ходил в отроках, Дужка видел этого варяга в Киеве. Несколько раз. На подворье воеводы Серегея. Он даже помнил, как его звали. Сулей. Дужка бросился ко второму, мертвому, сорвал маску... У этого было чужое лицо. Зато — знакомая татуировка на щеке. Дужка видел такую у ясов-переселенцев. Зачем этим двоим понадобилось рядиться богумилами, Дужка понять не мог. Зато понял: теперь у него только один долг. Добраться до воеводы Серегея и рассказать ему о том, что здесь произошло.
Не мешкая, он нырнул в подпол.
Через минуту после того, как за ним захлопнулся люк, дверь была выломана, и на кухню ворвались люди в масках.
Потом привели еще одного, невысокого, худого, тоже в маске, но без брони, в грубой застиранной рясе. Ему показали тело Людомилы.
— Это она? — спросили его.
— Она, — подтвердил тощий. И тут же воскликнул возмущенно: — Но она же мертвая. Вы обещали ее мне!
— Обещали — выполним, — сказал один из воинов. — А раз душа ее уже отлетела, то... догоняй! — и вонзил меч в грудь тощего.
— Как думаешь, догонит? — спросил он у своего соратника, наступая на труп, чтобы выдернуть меч.
— Вряд ли, — ответил тот. — Им — в разные стороны. Заканчивай быстрее — и уходим.
— Я бы пошарил в здешних закромах, — возразил первый.
— Нет! К чему тебе эти крохи? На свою долю ты купишь две такие усадьбы.
— Эту долю еще надо получить, — проворчал первый.
Спустя час захватчики покинули усадьбу.
После них осталось полсотни трупов обитателей усадьбы и один чужой. Выжившие жители Межича без труда признали в покойнике «праведного» Аззанаила.
* * *
— Вот так оно и было, — закончил печальную повесть конюх. — Всех побили. Госпожу — тож. Но не надругались, нет. Она — как воин билась. Саблей. Ну ее и зарубили. Во всей усадьбе только я один и остался. Должно, за мертвого приняли. На меня кто-то сверху упал да кровью своей залил. А потом наши меня из-под него вытащили.
— Значит, богумилы, — бесцветным голосом произнес Духарев. Рука его бездумно гладила белый, нагретый солнцем мрамор.
— Выходит так, — сокрушенно вздохнул булгарин.
Духарев посмотрел на плиту. На ней было вырезано христианское имя его любимой. Елена.
«Елена Межицкая, покойся с миром».
И дата.
«Я отомщу...» — подумал Сергей. Но мысль была вялая. Ненависти не было. Была пустота.
Можно вырезать всех богумилов в этой стране, да что толку? Разве Людомилу этим оживишь...
Через час дружина Духарева отправилась в обратный путь. В Преславу. И земля булгарская больше не казалась Сергею родной. Черная земля, серое небо...
Жить не хотелось. Но — надо. Он — воевода. У него — дружина, сыновья в Киеве, князь... А Людомилы нет.
116 
