152 
Однако Кучер понял главное: кой-то гад нашел Поляка в его лежбище, пристрел и сделал ноги. Ночью, ворочаясь с боку на бок, Кучер с помощью простейших арифметических подсчетов, убедился, что от бригады, в которую он некогда входил, не осталось ничего. Вопрос лишь в том, почему за два последних дня они понесли такие дикие несуразные потери? Пузырев, бригадир Алексеенко… А теперь вот и Поляка грохнули. Неужели все это из-за той девчонки, что мучили, а затем убили в подвале мастерской «Олаф»? Кучер сам не в восторге от того, что пришлось с ней сделать. Но он человек маленький, рядовой боец. Ему слишком мало платят, чтобы он шевелил мозгами. Приказали, и Кучер железным прутом, что есть силы, засандалил по ноге этой сучки, раздавил каблуком пальцы на левой руке. Потом, кажется, бил ее, чем под руку попало и как попало.
Кучер с трудом припоминал детали, подробности того последнего вечера и ночи, когда девка оставалась в подвале. Все продолжалось долго, мучительно долго. Он сильно выпил, потому что не мог сделать всего этого на трезвую голову. Помнится только, что его тошнило, то ли от левой катаной водки, злой, как скипидар, то ли от запаха свежей крови. Он часто выходил из комнаты, заперевшись в сортире, наклонялся над унитазом и разевал пасть, из которой вырывался фонтан кислой и горячей блевотины. Затем, умывшись, на нетвердых ногах возвращался в ту же комнату. Снова прикладывался к стакану, накатывал пива.
«Сейчас она все скажет», – то и дело повторял Поляк, будто и не знал других русских слов, только эти. Он был пьян, как и Кучер, и уже не помнил, что именно должна сказать девчонка, не знал, какие вопросы следует ей задавать. Только размахивал своими окровавленными ручищами и подначивал Кучера. «Бей, бей сильнее, – орал Поляк. – Ну, что ты ее гладишь, как задницу любимой женщины. Вот так надо. Вот так». Дальше полное забытье, сплошной кровавый туман. Кучер ненадолго заснул, сев на бетонный пол и привалившись спиной к ножке стола. Под утро появился Алексеенко, растолкал спящего, наклонился над девушкой и сказал, что она умерла. До света нужно избавиться от тела. Вывести из мастерской и сбросить канаву в каком-нибудь спокойном месте, непременно в черте города.
Кем была та девчонка, Кучер представлял себе смутно. Но в жизни он выполнял куда более крутые поручения, он делал такое, что вспомнить страшно, особенно к ночи. Неужели смерть той никчемной девчонки и гибель его корешей вещи взаимосвязанные? Нет, тут концы с концами не сходятся, никакой связи нет и быть не может.
– Кто виноват? – шептал себе под нос Кучер, разглядывая полуголые деревья, желтые листья на черном асфальте. – И что делать?
Ясных ответов на вечные вопросы не было. Ночью он решил: теперь, когда случилось худшее из того, что могло случиться, отсиживаться в Москве, дожидаясь своей пули, просто глупо. Рано или поздно и его найдут, и тогда… О том, что случится тогда, думать почему-то не хотелось. Значит, так тому и быть. Надо уехать, хотя бы в тот же Волоколамск, где живет кент, с которым Кучер делил на зоне пайку. Отъезд – простейшее решение его проблемы. Он поживет там до тех пор, пока не развеется страх, не дающий спать ночами, а в башку не придут дельные мысли. На первое время денег хватит, а там видно будет.
***
Из дома выехали во втором часу дня. Брат, сидевший за рулем серого видавшего виды «Фольксвагена», крутил баранку, хмурился, изредка прерывая молчание тяжелыми вздохами. Все заботы и огорчения Сергея были написаны на его физиономии, поэтому Кучер не задавал риторических вопросов. И так ясно, что Сергею отпрашиваться с работы – большой напряг, накануне в универсам привезли паршивое мясо в мороженых полутушах. И разделать это добро без него, заведующего мясным отделом, великого специалиста в своей области, разумеется, никто не сможет. Кроме того, накануне в магазине появился новый экспедитор. Он очень охотно и складно чесал языком, поэтому рубщики мяса приняли его за профсоюзного активиста и, разумеется, избили. Первый рабочий день экспедитора закончился в травматологическом пункте, а Кучер старший, проглядевший драку, сегодня должен был идти на ковер к хозяину магазина и давать унизительные объяснения по поводу случившегося.
И еще душу старшего брата разрывали жестокие приступы ревности. Он, первый раз за три года супружеской жизни отпустивший жену на море, теперь жалел о своем великодушии. Каждый раз, завидев, как в сквере или на улице целуется молодая парочка, он с грустью думал: «Интересно, что сейчас делает моя жена? Ну, ясно, не белье же стирает. Сосется с каким-нибудь прощелыгой». Сергей в очередной раз вздохнул.
152 
