Лёгкий, ненавязчивый романчик 
110 
У Дунаева не было багажа, лишь тот портфель, что старик держал в руке. Поэтому уже через двадцать минут после приземления самолета он прошел через зал, купил в аптечном ларьке пузырек «но-шпы». Вышел из третьего подъезда здания аэровокзала.
Возле дверей на улице под холодным дождем уже топтался, поджидая «Посла», таджик Рахмон Ашуров. Тот самый, что два дня назад ужинал с Гецманом в ресторане «Оливия». Кивнув Ашурову, Дунаев, энергично помахивая портфельчиком, проследовал к автомобильной стоянке, занял переднее пассажирское место.
Бывая в Москве с интервалом в два-три месяца, старик никогда не останавливался в гостиницах, только на съемных квартирах. В каждый новый приезд на новой квартире.
– Погодка тут у вас, – Дунаев передернул плечами. – Жуткая. А в Душанбе солнышко, тепло. Как летом. Наверное, хочешь в отпуск?
– Очень хочу, – честно признался Ашуров.
– Работу закончишь, отдохнешь два месяца.
– Спасибо.
– Куда сегодня поедем? – спросил Дунаев.
– Сегодня на Бутырскую улицу.
– Куда? На Бутырскую? – поморщился Дунаев. – Надеюсь, хоть не в следственный изолятор?
Ашуров засмеялся шутке.
– В следующий раз снимай квартиру в самом центре, – проворчал Дунаев. – Я так редко приезжаю. И не для того, чтобы жить на Бутырской улице.
С Бутырским следственным изолятором, где однажды Дунаеву в ожидании суда пришлось париться почти три месяца, были связаны не самые приятные воспоминания. В прежние времена Дунаев не раз и не два вступал в открытые, непримиримые конфликты с Уголовным кодексом. Раза три эти конфликты заканчивались не в его пользу, Дунаев садился. Последний раз он тянул срок в Мурманской области.
Он выписался из заполярного санатория восемь лет назад и побожился больше не возвращаться в те холодные, непригодные для человеческой жизни края. Возраст уже не тот, не то здоровье. Нового срока он не выдержит. Дунаев твердо решил дожить до глубокой старости, умереть свободным и счастливым человеком.
Статус Всеволода Яковлевича был куда выше статуса рядового курьера или оптовика. Таджикским друзьям Дунаева на ум не пришло бы использовать опытного и авторитетного «Посла» для перевозки дури или денежной наличности. И сам бы он на такую работу не подписался, даже если бы сидел без гроша, на унизительном подсосе у жены пенсионерки. Ему поручали дела ответственные, деликатные, требующие ума и некоторых дипломатических способностей. На этот раз дело было именно таким.
«Послу» поручили информировать московских таджиков о решении Абдурахима. Нужно проконтролировать выполнение дела, убедиться в том, что смертные приговоры, вынесенные Гецману и Уманскому, приведены в исполнение. Затем сесть на самолет, отправиться обратно в Душанбе и привести Абдурахиму какой-то знак, какое-то доказательство того, что дело сделано.
Абдурахим не молодой отморозок. Он человек старомодный, можно сказать, консервативный, воспитанный на старых восточных традициях. Он желает иметь доказательство смерти Гецмана и Уманского. Что ж, это его право. Таким доказательством может быть отрубленный палец, кисть руки, ступня, уши или срезанная с плеча Уманского татуировка орла, расправляющего крылья на фоне скалистых гор.
Высушенный кусок человеческой кожи с красивой татуировкой – вещь приятная и далеко не бесполезная. Пристрастившийся к чтению Абдурахим, может использовать ее, например, в качестве книжной закладки. Но на самый худой конец, сойдет и простая фотография мертвеца.
* * *
Последний день жизни Якова Семеновича Гецмана не стал самым приятным днем его жизни. Нервное напряжение последних дней давало себя знать. Утром по совершенно пустяковому поводу, теперь с трудом вспомнишь по какому именно, Гецман сцепился с женой.
Началось с вялой перебранки. Ира собиралась на работу, и муж сделал ей замечание в корректной безобидной форме. Мол, на службу не одеваются, как публичные шлюхи в кабак. Нечего напяливать красную юбку, которая едва закрывает задницу, и подводить глаза до висков. Ира сквозь зубы процедила какую-то гадость, как плюнула.
Гецман ответил в том смысле, что нечего ходить на работу, если просто хочешь трахнуться по-собачьи, с кем попало. Ира назвала Гецмана обидным для мужчины словом. Коротко размахнувшись, он влепил жене звонкую пощечину. Ира пошатнулась, смахнула со стола тарелку, пару чашек. Вообщем, ничего серьезно. Рядовая семейная размолвка.
110 
