Лёгкий, ненавязчивый романчик 
52 
– Верю
– И правильно. Людей перед смертью не обманывают. Себя ты не пожалел. Пожалей дочь. Тебе дочь жалко?
– Жалко.
– Она хорошо учится. Наверняка поступит в институт, на заочный или вечерний. В какой-нибудь паршивый вуз, куда даже инвалидов принимают. Будет, безрукая, готовить домашнее задание, тыкая носом в клавиши компьютера. Или наоборот. Руки останутся целы. Но в аудиторию ее будут ввозить в инвалидном кресле. Ни подружек… Ни женихов… Возможно, ко всем бедам, она еще и ослепнет. Тогда вообще не сможет учиться. Мир, полный мрака…
– Хватит херню пороть, – рявкнул Гущин.
* * *
Сейчас Гущин не перестал чувствовать боль в разбитой молотком лодыжке. Он вдруг услышал, как какая-то струнка, тонко зазвенев, лопнула в груди. В самой сердцевине души.
Возможно, он был плохим отцом. Был, потому что теперь о самом себе можно упоминать лишь в прошедшем времени. Живым из этой комнаты он все равно не выйдет. Но дочь…
Он даже не помнит, когда видел ее последний раз. Нет, помнит. В конце позапрошлого лета они вместе с дочерью отдыхали в подмосковном доме пансионате. Кажется, на три дня там проскучали. От скуки даже занесло на «Праздник воды», который проходил на озере Сенеж. Гущин еще сказал дочери: «Есть в этом что-то языческое, что-то величественное: Праздник воды».
Но бедное действо ничего общего не имело с язычеством и тем более величием. Более чем прозаично. Играет попсовая музыка. По настилу причала мечется Нептун не с трезубцем, а с какой-то дубиной в руке. Его зеленая борода то и дело отклеивается, сползшие плавки открывают бледную задницу. Но Нептун был достаточно пьян, чтобы не замечать такие мелочи.
И еще вспомнилась толпа русалок, жалких, худосочных девок в купальниках, едва прикрывавших интересные места. А дочери весь этот дешевый балаган понравился. Почему? Теперь Гущин этого не узнает.
– Каширин нашел себе работу, – сказал Гущин. – В триста десятом номере останавливался какой-то парень, по паспорту Юрий Алексашенко. Его имя вы можете узнать по карточке регистрации. Этот парень предложил Каширину работу.
– Так-так, – Литвиненко, боясь пропустить слово, согнулся над Гущиным. – Говори дальше. Что за работа?
– Нужно перегнать пару грузовиков в Казахстан, в Чимкент. Обещали хорошо заплатить. Но дело не в деньгах. Каширин боялся, что его грохнут. Как грохнули его жену. Он боялся. Он хотел уехать. Все равно куда.
– Что за грузовики? С каким грузом? Кто их отправлял?
– «Уралы». Что за груз – сам Каширин не знал. Они выехали вчера поздно вечером. Поедут через Оренбург. Где-то в том районе пересекут границу. Больше я ничего не знаю.
– Умница.
Литвиненко потрепал Гущина по голове, по слипшимся, мокрым от пота волосам. Затем он скинул с себя фартук, сложил его и передал молодому человеку. Снова потрепал Гущина по голове, достал из-за брючного ремня пистолет.
– Теперь подними голову. И открой рот. Широко.
Гущин задрал голову кверху. Литвиненко вставил дуло пистолета в раскрытый рот.
– Скажи: «а-а-а-а». Как на приеме у доктора.
Литвиненко зажмурился и нажал спусковой крючок. Грохнул короткий выстрел.
Пуля сломала затылочную кость Гущина и застряла в стене. По белой штукатуренной разлетелись брызги крови. Молодой человек подобрал с пола стреляную гильзу и опустил ее в карман. Литвиненко спрятал пистолет и улыбнулся.
– Все, теперь Каширина прихлопнем. Если грузовики вышли вчера вечером, то в районе Оренбурга будут через двое суток. Не раньше. Можно успеть. Если сейчас же взять авиабилет в Домодедово. Попробуем встретить их на таможне.
* * *
Акимов выбрался из кабины «Урала» и отправился к «Жигулям», начинать переговоры с людьми Гецмана. Каширин заканчивал вечернюю трапезу в одиночестве. Он, от волнения вдруг потерял аппетит, но все-таки запихнул в себя соленый огурец, кусок хлеба, выпил полстакана бурды под названием «кофе».
Решил покурить на улице. Неслышно захлопнул за собой дверцу. Спрыгнул с подножки на землю. Из степи дул северный прохладный ветер. Он перекатывал по земле клочья серой травы, ерошил выжженное солнцем прошедшего лета сухое жнивье. Прикурив сигарету, Каширин встал в тени грузовика.
Он бездумно разглядывал узкое плохо освещенное шоссе, указатель поворота на свиноферму. Наконец, утомившись этим бедным зрелищем, дошагал до второго заднего грузовика. Кабина не освещена, сразу и не поймешь, есть ли там люди. Каширин бросил окурок себе под ноги, раздавил огонек подметкой башмака.
52 
