очень нудно 
63 
Кажется, директриса сама понимает: говорит она что-то не то и не так, как следовало бы, но остановиться не может, и все вокруг понимают, что зарапортовалась директриса. И оттого окружающим неловко, и детям, и взрослым. Сбившись на высокопарный слог, директриса добавила, что до тех пор стоять земле русской, пока не оскудела она такими щедрыми людьми, как уважаемый и любимый всем их коллективом Владимир Андреевич Марьясов. А на заднем плане, у стены, в одиночестве стоит, спрятав руки за спиной, он, Куницын, тоже какой-то грустный, подавленный общим настроением, видом этих безрадостных детей, лишенных детства, видом их обветшалого сырого дома.
Наконец, Марьясов с видимым облегчением покидает детский дом, спускается по выщербленным ступеням лестницы, выходит на парадное крыльцо. Он улыбается, на этот раз искренне. Останкинский режиссер переснял сюжет на бытовую видео кассету, передал её Куницыну, чтобы тот показал своему шефу. Куницын, уже не в впервые размещавший на телевидении заказные сюжеты, уже наладивший с Останкино прочные доверительные отношения, сейчас предвидел недовольство начальника, долго не решался показать Марьясову пленку, пока тот сам не напомнил.
Закончив просмотр, Марьясов никак не выразил своих эмоций, не сказал, что сюжет запороли, сделали убого, топорно, а спросил только, когда назначен эфир. Куницын, обрадованный тем, что не увидит начальственного гнева, ответил: передача выйдет через три недели. Но потом не удержался и сказал, мол, на телевидении одни халтурщики присосались, бездари, которые не отрабатывают тех денег, что им платят заинтересованные люди. Надо бы за такой сюжет с них неустойку снять, а не им деньги давать.
«Все нормально Паша, – махнул рукой Марьясов. – Сюжет как сюжет, а бездарей и лентяев везде полно. Просто на телевидении халтурщиков в сто раз больше, чем, скажем, на гуталинной фабрике. Сам знаешь, почему их там больше. Все знают почему. Заплати им, как договорились». И склонился над какой-то папкой с бумагами, давая понять пресс-секретарю, что разговор подошел к концу. Куницын вытащил кассету из видеомагнитофона и через длинный, вдоль всего второго этажа, коридор поплелся к себе в кабинет, по пути размышляя о способностях человека и перспективах для служебной карьеры на телевидении. Из этих размышлений получалось, что чем скромнее таланты человека, тем больше перспектив для его успешной карьеры.
* * * *
Куницын выдвинул ящик стола, вытащил конверт с деньгами и протянул его Лепскому. Тот, приняв конверт, погасил в пепельнице окурок, начал медленно, слюнявя палец во рту, пересчитывать купюры.
– Что, хорошая сумма за полдня работы? – проворчал со своего места Куницын, с неприязнью наблюдавший за режиссером.
– Если бы все эти бабки лично мне на карман попадали, тогда заработок хороший, отличный заработок, – не отрываясь от пересчета денег, ответил Лепский. – А ты знаешь, на сколько рыл эту сумму придется разделить? Не знаешь, а я знаю. Мне если десятая часть достанется – хорошо. Мы хоть работаем, передачи снимаем, что-то делаем, а другие просто сидят на задницах целыми днями и ждут, когда им принесут и сунут. За здорово живешь сунут, только потому, что от них что-то там зависит. Неизвестно что. Знаешь сколько вокруг меня оглоедов? Не сосчитать. И всем дай, а иначе никакого эфира не будет.
– Это понятно, – согласился Куницын и с тоской посмотрел на стопку писем, ждущих своей очереди. – Везде так.
– Вот я про то и говорю, – закончив считать деньги, Лепский не сунул их в конверт, а стал перекладывать этот конверт из руки в руку. – Не подмажешь, не поедешь. Закон моря. Пойду, пожалуй.
– Вы бы посидели ещё четверть часа, – попросил Куницын. – Марьясов ещё не пришел на работу, но вот-вот будет. Он что-то хотел вам сказать. Просил, чтобы подождали его, если раньше прицедите.
– Вообще-то у меня сегодня съемка, вон машина под парами, ждет, – Лепский кивнул на окно. – Ну ладно, если он просил, подожду. Честно говоря, я и сам от нашего сюжета не в восторге. Слабенький сюжетик, совсем дохлый.
– Ну вот, а вы со мной спорили, – Куницын даже обрадовался признанию режиссера. – А вы говорили…
– Что я говорил? Тут одно сказать можно: из этого дерьма конфетку не слепишь. Подумаешь, приехал твой шеф к этим детишкам, подарил им пару телеков, видак и по кульку каких-то там грошовых конфет. Ну и что? Облагодетельствовал он детей? Телеков этих им все равно не смотреть, а конфеты ребятишки съедят в тот же день и забудут, кто их дарил. О чем это я? Да о том, что приехал твой Марьясов в детский дом с грошовыми подарками. Ему ведь пару телевизоров купить все равно, что высморкаться. Другой бы человек таких нищенских подарков стыдился, а твой шеф нет, он хочет, чтобы его благодеяния на всю страну показали. Вот если бы он новое здание детского дома построил за свой счет, тут можно большую передачу сделать. Русский меценат, болеет сердцем за сирот и все такое прочее. Можно много всякой лирики сочинить. А то конфет кулечек… Если бы не это, – Лепский потер большой палец об указательный, – такой материал никогда бы эфира не увидел.
63 
