очень нудно 
104 
Петров попросил еще сигарету и начал говорить.
Да, несколько лет назад он занялся контрабандой старинных икон через Варшаву и Прагу в Париж и Лондон. Поначалу скупал доски у московских или провинциальных антикваров, самостоятельно, рискуя собственной шкурой, переправлял их за кордон. Но возникли проблемы. Антикварные магазины Европы завалены русскими иконами, в хранилищах и подсобках антикварных магазинов иконы навалены, как чурбаны в дровяном сарае.
Но если иметь дело с настоящей старинной живописью, работать по индивидуальным заказам антикваров, то не прогоришь, а сорвешь хорошие бабки. Петров завел знакомство с хозяевами некоторых лавок в Париже, договорился о регулярных поставках старинных досок из России. В самой Праге иконы сбыть крайне трудно. Там нет спроса на такие вещи, а цены просто мизерные в сравнении с западноевропейскими. Прага нужна лишь, как перевалочный пункт, как мостик из Москвы в Западную Европу.
Сам Петров уже не перевозит иконы. Он подряжал для такой работы курьеров, которые входили в сговор с проводниками международных поездов, оборудовали тайники в сортирах и подсобных помещениях вагонов. Когда товар попадает в Прагеу, Петров выезжает на место, чтобы договориться с покупателями, проследить за отправкой икон в Европу.
– Что за записка найдена в вашем чемодане? – спросил из своего угла Беляев. – Кто ее автор?
– Так, одна баба из чешек. Через нее я вел переговоры с антикварами. Я остался ей должен некоторую сумму. Комиссионные. Но не хотел отдавать. А эта дура вздумала меня пугать. Сука, она и так получила прилично. Но этим бабам сколько не дай, все не нажрутся.
– Почему она называет вас паном Петером?
– Так я представлялся. Ну, для удобства. На чешский лад.
Петров снова заговорил об иконах. В Москве хорошие иконы трудно достать по приемлемой цене. Два с половиной года назад он сколотил первую группу уголовников, которая стала обворовывать церкви в центральных областях России по его, Петрова, наколке. Он выезжал на место, осматривал храмы, подкупая сторожей или разыгрывая из себя туриста. Помечал те вещи, которые можно взять. А дальше действовали другие люди.
Краденые ценности доставляли в Москву на съемные квартиры, затем вывозили за границу. Да, Петров осознал весь ужас содеянного, он раскаивается, он готов понести заслуженное наказание. Но он вправе надеяться на то, что своим искренним признанием смягчит, так сказать, свою участь. Он готов сотрудничать со следствием, он выложит имена всех своих подельников, начиная от рядовых курьеров и воров, заканчивая дилерами на местах, назовет адреса, где хранятся похищенные иконы. Он нарисует цепочку, по которой доски уходили к продавцам…
– Хватит, – заорал Антипов и шарахнул по столу кулаком. – Заткнись, мразь. Кретин чертов. Подонок.
Минуту все сидели молча. Беляев смотрел на генерала из своего темного угла и ждал указаний. Испуганный Петров кусал губу, не понимая, что произошло, какие слова вызвали столь неожиданный взрыв эмоций и гнева. От него ждали признаний, и он, как на блюдечке, готов выложить все. И вдруг этот психованный генерал срывается с нарезки.
Антипов закрыл глаза, поджал губы и минуту сидел молча, стараясь обдумать случившиеся. Наконец, он нажал кнопку звонка, прикрепленную к нижней части столешницы, вызвав конвой, приказал доставить Петрова обратно в камеру. Когда задержанного увели, Антипов встал со стула, глянул на часы, прошелся по кабинету.
– Немедленно свяжись с оперативным отделом, – приказал он Беляеву. – Пусть остановят силовую акцию в отношении Яночки. Он должен остаться цел, он должен говорить.
Подполковник Беляев тоже глянул на циферблат наручных часов.
– Уже поздно, – сказал он. – Мы опоздали.
– Еще не опоздали, черт побери. Надо попробовать. Лежавший в кармане мобильный телефон нельзя использовать для столь важных звонков. Беляев подскочил со стула, выбежал из следственного кабинета в коридор и заспешил в административное крыло выполнять приказ генерала.
Хельсинки, площадь Кауппатори. 15 октября.
Донцов вышел из автобуса на бульваре Эспланда и зашагал вниз по улице. Можно совсем не знать город, но если направляешься к Рыночной площади, с курса не собьешься. Людской поток стекается туда с окрестных улиц, морской ветер всегда дует в лицо пешеходу, а звуки музыки, звучащей на Рыночной площади до позднего вечера, служат неким ориентиром самому замороченному путнику.
104 
