ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Обрученная во сне

очень нудно >>>>>

Королевство грез

Очень скучно >>>>>

Влюбленная вдова

Где-то на 15 странице поняла, что это полная хрень, но, с упорством мазохостки продолжала читать "это" аж до 94... >>>>>

Любовная терапия

Не дочитала.... все ждала когда что то начнётся... не понравилось >>>>>

Раз и навсегда

Не понравился. Банально, предсказуемо, просто неинтересно читать - нет изюминки. Не понимаю восторженных отзывов... >>>>>




  65  

Друидическая религия довольна жестока. В ней практиковались человеческие жертвы богам. А еще в друизме сильно развито стремление к власти. К счастью друидов, шло уже правление Федора Иоанновича, а при нем таких жестоких репрессий, как при его батюшке, уже не проводилось. Всех московских друидов – а их оказалось шесть или семь семей – выслали сюда, на поселение в село Починки. Здесь, в округе, было расположено несколько больших государевых сел, где селились вышедшие в отставку мелкие служилые люди. Они никогда не были крепостными. Вот к ним и приписали высланных опальных бояр. Их хоть и лишили боярского звания, но все же – роды знатные, в крепостные их не отправили. Однако они не захотели жить вместе с «мужиками», в самом селе. Поселились все вместе отдельно, немного дальше, образовав хутор.

– Скажи, Вадим, потом эти служилые люди стали однодворцами?

– Да, где-то через век потомки служилых людей, ставших крестьянами в государевых селах, были названы однодворцами. То бишь такая как бы прослойка между крестьянами и мелкопоместным дворянством, более близкая именно к дворянству. Да вот, наш Максим сам из однодворцев, из села Игумново, которое всегда было государевым селом.

– Так ты почти дворянин, Максим? – спросил весело Викентий Павлович. – Где же твое родовое имение?

– Omnia mea mecum porto, – ответил Максим и, хитро усмехнувшись, перевел: – Все свое ношу с собой.

Петрусенко захохотал:

– Я так и знал, что латынь для него – не загадка. Точно знал!

– И все-таки, Максим, – Людмила ласково тронула его руку. – Игумново ведь совсем близко, а ты туда никогда не ходишь. Никого из родных не осталось? Или это связано с твоей печальной историей?

– Ах, – Максим махнул рукой. – Чего уж там… Вот вы, Викентий Павлович, давеча интересовались… А все это проклятое однодворство! Очень моя мамаша гордилась своим положением – как же, почти дворянка! А Глаша моя из бывших крепостных крестьян, да еще бедна была, как церковная мышь, да сирота – с бабушкой жила. Мы тогда совсем молодые были, я чуть ее постарше. Но к той поре с девками хороводил вовсю. Не знаю, что они во мне находили? Говорили: красивый, сильный, своевольный… В общем, липли ко мне – не из хвастовства говорю, а чтоб вы поняли. Я легко ко всему относился. Чего там! Сегодня – одна, завтра другая – гуляй, пока молодой! А потом однажды увидел Глашу… До того не обращал на нее внимания: жила на окраине села, подросток-оборвыш. И вдруг увидел… Худенькая, гибкая, глаза огромные, синие, словно в душу заглядывают, и такие – добрые, ласковые, теплые… Волосы русые по пояс, пушистые, мягкие… Что говорить, обо всем забыл, обо всех – только ее видел, только с ней рядом хотел быть каждую минуту! И она, оказывается, давно меня любила. Быть бы нам счастливыми, да только мамаша моя на дыбы встала – нет! Невесту мне богатую присмотрела. А я знаю одно – или Глаша, или в петлю! Так почти и вышло. Мамаша моя не только меня в петлю сунула – в солдаты дала забрить, но и Глашу сгубила. Я потом уже узнал, когда вернулся в село через много лет, что она дитя наше носила, к мамаше моей ходила, а та ее выгнала. Бабушка у нее скоро померла, а она ушла – и как сгинула.

– Ты искал ее?

– Искал, как мог. Вон Вадим Илларионович помогал мне.

– Да, верно, – подхватил Бородин. – Кое-что мы узнали: училась недолго в Серпухове в училище белошвеек, но была изгнана по причине беременности. А дальше – никаких следов.

– И что же, Максим, – спросила Людмила, – ты с тех пор со своей родней не знаешься?

– Не знаюсь. Папаша мой был человеком неплохим, да только безвольным. Он уже умер. А мать и братья живы, но мне они уже не семья. Моя семья здесь, в «Бородинке».

– А любовь свою, как я вижу, ты не забыл? – Петрусенко пытливо глядел на Максима.

– Иногда мне кажется – никогда ее уже не найду. А иногда – вот-вот встречу. И ребенка нашего. Сын ведь или дочь где-то есть у меня… – Максим вздохнул, но потом улыбнулся и добавил: – Contra spem spero…

– Надеюсь вопреки надежде, – перевел вместо него Петрусенко.

Максим, наверное, все-таки немного жалел, что так разоткровенничался. Он повернулся к Бородину:

– Вадим Илларионович, вы так интересно рассказывали о колдунах, а я вас оборвал.

– Да, Вадим, вернемся к Сычихе и ее родословной, – подхватил Викентий. – Экскурс в историю в самом деле был интересен.

– Ты хочешь сказать: ближе к сегодняшнему дню? Но нет, потерпи еще немного истории – она, как ни странно, может быть связана с сегодняшними твоими открытиями.

  65