очень нудно 
63 
Мальчишки тяжелыми молотками изо всех сил молотят по металлу, выбивая из нутра тяжелые гудящие звуки. Бум-бум-бум… Этот набат слышит весь город. Архипов не включает радио, потому что известиями не интересуется, а набат во дворе заглушает все прочие звуки. Кажется, все это уже было в далеком детстве. Уже было… И комната в мезонине старого дома, и голубятня, и каша из грошового концентрата, и труба, которую мальчишки терзали до поздней ночи. Бум-бум-бум… И вот теперь, совсем скоро, предстоит возвращение в далекое детство.
Так оно и будет… Архипов будет рано ложится в кровать, накрываться пахучим ватным одеялом. Возможно, совсем скоро у него появится любовь, настоящее большое чувство, которого он ждал всю свою жизнь, но так и не нашел, так и не дождался. Наверняка она будет лаборанткой или завхозом из того же бюро, где в будние дни он восемь часов терпеливо высиживает за чертежной доской. Любовь где-то рядом, нужно сделать один шаг… Эта девочка будет нежной и чистой, такой трогательной в своей неопытности.
Ночь накрывает провинциальный городишко. Архипов лежит под ватным одеялом, слишком теплым и душным, и думает. Он словно в чем-то убеждает самого себя: «Господи, кажется, я счастлив. Кажется, я обрел то, что искал». В один прекрасный вечер, когда девушка его мечты наконец заберется под ватное одеяло, дверь распахнется настежь от тяжелого удара каблука. Бум. Вылетит хлипкий замок. Разлетится щепа. Архипов еще не успеет включить настольную лампу, как по кровати полоснет автоматная очередь. Вдоль, поперек и снова вдоль… По полу рассыплются стреляные гильзы. По комнате полетят обрывки ваты из разорванного в клочья одеяла. Запахнет кислой пороховой гарью. «Простите, я вас, случайно не побеспокоил? – спросит вежливый Панов. – Тогда прошу пардона. Дико извиняюсь. И удаляюсь». И снова ударит из автомата по кровати. Будет стрелять, пока не кончатся патроны. Бросит оружие, но не убежит, не уйдет до тех пор, пока не обшарит карманы убитых, не вывалит из шкафа постельное белье, не порежет бритвой матрас, насквозь пропитавшийся кровью. Перед отходом, разумеется, заглянет в бачок унитаза. Нет ли там тайника с деньгами.
Возможно, все случится совсем по-другому. По дороге на работу к Архипову подвалят два свойских пацана, одетых как-то особенно, не по-здешнему: «Дяденька, огоньку не найдется?» Нож под жабра, под самую рукоятку. С поворотом. И в разные стороны, куда глаза глядят. А он, истекая кровью, лежит на пыльной дороге, наблюдая, как вокруг начинают собираться люди. «Граждане, что случилось?» «Кажется, человека насмерть зарезали» «Что вы говорите? Ой, беда какая. Беда… Надо бы за врачом сбегать. Кажется, у него судороги начинаются». «Поздно. Он уже не дышит. Только кровянка идет». «Откуда он?» «Вроде, из чертежной мастерской. Бедняга». «Говорят, он молоко в лавке брал, а деньги обещал с получки отдать». «Теперь отдаст, дождешься от него… А за доктором послали? Тогда надо послать». «А кто его так зацепил? Местные?» «Да кто ж теперь узнает. Нет, все-таки надо хоть кого-то за носилками снарядить. Или хоть в чертежную контору сходить. К начальнику. Это ведь их работника прирезали. Вот старуху Белобородько в самый раз отправить». «Ишь ты какой прыткий. Я уж на ноги слабая».
Люди толпятся, гомонят, подходят новые прохожие, останавливаются, разговор начинается с начала и заканчивается все теми же носилками или доктором, за которым никому не интересно ходить. Занятнее наблюдать кровавую агонию Архипова. А он лежит, глотая пыль вперемежку с густой кровью, задыхается, слушает всю эту никчемную ахинею. И не может даже выругаться, не может сказать, что он еще жив, еще не околел. Не может, потому что сил не осталось. И понимает, что до больницы его живого эти суки, проклятые зеваки, все равно не донесут. Десять раз перекурят по дороге и обсосут все сплетни.
***
Архипов подскочил с дивана, будто на него плеснули кипятком, и ошалело огляделся по сторонам.
– И это называется счастьем? – прокричал он, неизвестно к кому обращаясь. – Сидеть где-то у черта на рогах, закрываясь ватным одеялом? И ждать смерти. Это называется счастьем? Или паскудством?
Кажется, он жив. И относительно здоров. Его не накололи на уркаганское перо и не разрезали надвое автоматной очередью. Привидится же такое. Впрочем, не мудрено после того, что пришлось пережить Архипову за последнее время. Итак, решено окончательно и бесповоротно: ни в какие бега он не уйдет. Останется на своем месте, заведет с Горобцом долгий торг, выгадает время. А там видно будет. Телефон зазвонил так неожиданно. Два гудка, четыре… Не подходить что ли? Он метнулся к столу и сорвал трубку. Голос Горобца звучал мягко, почти дружелюбно. Видимо, только что он покончил с шикарным очень острым обедом, залив пожар в желудке своим любимым «Варвареско» пятилетней выдержки.
63 
