очень нудно 
41 
С годами Доминик привык к жизни в светском обществе и даже научился находить удовольствие в светском времяпрепровождении. Но этот последний глоток свободы он будет хранить в сердце как самое драгоценное воспоминание.
Все, кроме Катрины. Рыжая ведьма превратила его жизнь в ад.
Но почему она вернулась? Зачем рисковала жизнью, спасая его? Он восхищался ее храбростью и отвагой. И почему-то ему хотелось защитить ее.
И все же, почему она вернулась спасать какого-то жалкого цыгана, если презирала его?
Он вновь вспомнил ее жестокие слова, слова, которые хлестнули его, как плетка. Доминик часто слышал эти слова от других. И вот теперь — от Кэтрин. А он-то думал, что она другая. Не такая, как все. Особенная. Надо было догадаться, что это не так.
Кэтрин увидела его сидящим на берегу, у самой воды. Нет, он не ловил рыбу. Прислонившись к стволу тополя, Доминик угрюмо смотрел вдаль. Серый конь его щипал траву неподалеку. Почти рядом с Домиником, не обращая на него внимания, заливался скворец.
— Я не помешаю?
Доминик обернулся, окинул Кэтрин равнодушным взглядом. Он лишь едва заметно кивнул, давая понять, что заметил ее. Скворец оборвал трель и, как показалось Кэтрин, неодобрительно посмотрел на нее.
— Зачем ты пришла сюда? Зачем тебе «никчемный цыган»?
Кэтрин сделала вид, что не расслышала, и молча присела рядом. Небольшой пруд блестел как зеркало; то тут, то там плескала рыба.
— Здесь так хорошо. Почти как дома.
Доминик все так же хмуро смотрел в сторону, но от Кэтрин не ускользнула перемена в его настроении. Слова о доме пробудили в нем любопытство
— Ты жила рядом с озером?
Кэтрин кивнула.
— Да, у маленького чудного озера, чуть побольше, чем это.
— Где?
— В Девоне. Недалеко от побережья. Когда я была совсем маленькой, отец часто брал меня на рыбалку. Мне нравилось.
Кэтрин улыбнулась, вспомнив коротенькие бриджи, которые брала у сынишки повара, чтобы ездить на рыбалку. Они были слишком широки в талии и тесноваты в бедрах, но тогда ей нравилось их носить.
— Но когда я стала постарше, — продолжила Кэтрин, — то решила, что для леди рыбалка и все такое — занятия неподходящие.
Доминик усмехнулся:
— Слишком леди для… слишком многих вещей.
Кэтрин оставила его реплику без ответа, продолжая рассказ:
— К семи годам куклы стали занимать меня больше, чем рыбалка. Мне правилось одевать их в красивые наряды, которые помогала мне шить мама, и устраивать для них маленькие чаепития.
— Чаепития? — удивленно переспросил Доминик.
— Мне всегда нравилось то, что должно нравиться женщине; красивые наряды, красивая посуда, запах духов и шелест шелков. — Кэтрин грустно улыбнулась и добавила: — Если бы мои родители могли видеть меня сейчас, они бы не узнали своей маленькой послушной девочки.
Доминик усмехнулся и тоном, весьма сухим и не очень-то добрым, сказал:
— Позвольте не согласиться. В настоящий момент ваше английское благоразумие на изумительной высоте. Вы можете гордиться своим воспитанием, миледи.
В его устах «английское» прозвучало так уничижительно, что Кэтрин вдруг пожалела, что не родилась цыганкой или, на худой конец, француженкой.
— Если я правильно тебя поняла, ты одобряешь мое поведение?
— А ты как думаешь? — Доминик смерил ее тяжелым взглядом.
— А я думаю совсем наоборот: вчера я вела себя не как леди. Мало того, что я нагрубила, так еще и солгала.
Доминик тряхнул головой, и черные блестящие кудри мягко упали на лоб.
— Не оправдывайся, Кэтрин. Ты сказала то, что думала.
— Я хотела лишь остановить тебя. Вот и все. А в тот момент это был единственный способ… как-то… сделать нормальными наши отношения.
Доминик криво усмехнулся.
— Что ты называешь нормальным, Катрина? Когда спишь одна и не делишь постель с никчемным цыганом?
Кэтрин посмотрела ему в глаза. Во взгляде его оставалась враждебность. Он не собирался делать шаг к примирению. Ну что же, нет так нет. Она скажет ему все, а он пусть поступает, как хочет.
— Ты прекрасный человек, Доминик. Я никогда не забуду, что ты спас меня от Вацлава. И вчера ночью ты, наверное, поехал за мной потому, что мне грозила опасность. — Кэтрин дотронулась до щеки Доминика. — Я видела, как ты относишься к Яношу и другим детям. Я вижу, как они на тебя смотрят. Я вижу, как ты обращаешься с матерью, со старым Джозефом, даже с Яной. Ты не хотел в тот раз обижать ее, теперь я понимаю.
41 
