очень нудно 
68 
Рэйнольдс — учитель, специально нанятый Домиником для Яноша. Янош просиял:
— Спасибо, Домини…к.
Временами мальчик называл Доминика цыганским именем, но он очень старался играть по правилам, принятым в его новом доме.
Доминик относился к Яношу почти как к сыну. Он представил, как перекосило бы старика маркиза, если бы тот узнал, что этот мальчик останется его единственной привязанностью.
Но тут же перед мысленным взором Доминика встала другая картина: Кэтрин, ведущая за руку малыша. Доминик вышел из комнаты, спустился вниз и вновь в мрачной меланхолии сел в кресло перед камином.
— До сих пор не могу поверить, — проговорила Амелия, вытирая слезы.
Эдмунд и Амелия вот уже третий раз приезжали в Лэвенхэм-Холл, и всякий раз Амелия не могла сдержать слез при виде Кэтрин.
— Если бы только можно было изменить прошлое, — проговорила она печально.
— Прожитого не вернуть, — сказала Кэтрин, впрочем, не слишком уверенная в том, что действительно хотела бы изменить прошлое. — Если меня жизнь чему-то и научила, так это идти дальше, несмотря ни на что.
— Да, ты права.
Амелия часто плакала по пустякам. Теперь предметом ее слез оказался загар, сделавший кожу Кэтрин из алебастрово-белой золотистой и рассыпавший по рукам мелкие веснушки. Сейчас Амелия помогала Кэтрин подобрать наряд для выхода в свет, и золотистый загар на фоне белоснежного наряда вновь заставил Амелию подумать о том, что ее несчастной золовке пришлось выстрадать.
Кэтрин взглянула на Амелию. Та с жалостью смотрела на девушку.
Они с Амелией были близки так, как могут быть близки только самые лучшие подруги. Кэтрин и ее двоюродный брат Эдмунд, Эдмунд-младший и дядя Гил были одной семьей. С того момента, как Кэтрин увидела Амелию и Эдмунда, все ее подозрения рассеялись.
Они так радовались, что она осталась жива. Нет, такие люди не могли хотеть ее смерти.
— Милое, милое дитя, — прошептал Эдмунд, обнимая Кэтрин, и слезы текли у него по щекам. — Бог вернул тебя нам. Это просто чудо.
«Не совсем», — подумала Кэтрин, но промолчала. В последнее время она вообще говорила мало. В общих чертах рассказала, что с ней случилась, но ни словом не обмолвилась о Доминике. Дядя тоже ничего не сказал.
С одной стороны, скрывать что-то от ближайшей подруги было неприятно, но Кэтрин не хотела ни с кем, кроме дяди, делиться своими горестями. Кроме того, воспоминание о смуглом любовнике-цыгане должно было принадлежать только ей одной. Когда-нибудь, когда она станет мудрее и старше, она сможет достать этот секрет из потайного ящичка воспоминаний, повертеть так и эдак, оценить заново. А пока пусть себе лежит под замком на дне души.
— Что же делать? — всплеснула руками Амелия, рассматривая загар. — Может, попробуем отбелить?
Кэтрин закатила глаза, представив, как ее мажут дурно пахнущим едким снадобьем.
— Думаю, оставим все как есть. Не так уж сильно я и загорела.
Странно, но пока Амелия не указала Кэтрин на загар, Кэтрин ничего не замечала. У цыган она наслаждалась солнечным теплом. И обычай тщательно укрывать кожу от малейшего попадания солнечных лучей казался ей сейчас просто глупым.
— А руки, — не унималась Амелия, — смотри, сколько веснушек. Непременно надо надеть перчатки.
— Попроси-ка, Амелия, Эдмунда и дядю поскорее найти мне мужа, и тогда мои веснушки едва ли будут кого-нибудь волновать.
Амелия неодобрительно покачала головой. Кэтрин перемерила уже четыре платья, и ни одно не шло ей. Амелия заказала эти наряды недавно, и каждый был красивее предыдущего. Наряд из белого атласа с вышивкой по подолу и накидкой из прозрачной органзы был настоящим произведением искусства.
— Нет, это не пойдет. Тебе надо подождать, пока сойдет загар. Надень вон то золотое платье.
— Ты уверена? Мне белое нравится больше.
— Золотое, — непререкаемым тоном заявила Амелия.
— Золотое так золотое, — согласилась Кэтрин.
И сразу поняла, что Амелия была права. Золотистый оттенок ее кожи прекрасно смотрелся на фоне тускло сверкавшего одеяния. Платье оставляло обнаженным одно плечо, подчеркивая гордую осанку Кэтрин. С глубоким вырезом впереди и плотно стянутое под грудью, оно ниспадало красивыми струящимися складками. Сбоку был небольшой разрез, обнажавший лодыжку.
— Красиво, — выдохнула Кэтрин. Как жаль, что Доминик не видит ее.
— Лучше не бывает, — согласилась Амелия, пристегивая к платью золотую брошь. — Наденешь диадему своей матери и серьги с топазами, и больше ничего. Один взгляд — и мужчины потеряют голову и будут готовы простить тебе все, что угодно. И женам придется смириться с этим.
68 
