очень нудно 
126 
— Боже мой… Какой ужас! Я ведь только что об этом говорил…
Лёва схватился за Мику и тоненько прокричал всем стоящим внизу у пригорка старикам, детям и собакам:
— Господа! Господа!.. Что же вы молчите?! Как же можно молчать?! Это же в центре вашего Мюнхена! Ну возразите хоть кто-нибудь!.. Что же вы стоите?!
Но под пригорком уже никто не стоял — все стали поспешно расходиться в разные стороны, растаскивая своих детей и собак… «Добрый» старый немецкий принцип — только бы не ввязаться в какую-нибудь историю… Ни одна собака даже не тявкнула.
Мика вдруг почувствовал, как ослабевает Лёвина рука, которой он держался за него, и испуганно проговорил ему по-русски:
— Лёвушка, успокойся… Лёвушка, родной, возьми себя в руки!.. Не стоят они твоего здоровья, Лёвушка!..
— Русский! — по-русски же потрясенно закричал бритоголовый с бутылкой «Корна». — Русские жиды!.. Я в Караганде уголек рубал, а вы сюда за колбаской, суки?!
И на корявом немецком языке он стал кричать своим приятелям, что это стоят две русские свиньи, которые ему в Казахстане жить не давали, так еще и сюда приперлись, вонючее племя!..
Вот когда Леонхард Тауб, писатель, которого читала вся цивилизованная Германия, а не очень цивилизованная хохотала над его рассказами — он их сам прекрасно читал каждую субботу по одному телеканалу, — Леонхард Тауб, чьи книги были переведены почти во всем мире на несчетное количество языков, очень пожилой и очень больной человек, на великолепном немецком, настоящем «хохдойч», крикнул этим троим — с бутылкой, нацистским флагом и мегафоном:
— Вы — подонки!!! Что вы знаете о фашизме, дерьмо и ничтожества! Что вы вообще знаете про эту жизнь, мерзавцы?!
У Мики в висках уже гремел колокол и голова раскалывалась от вскипавшей ненависти…
Не было никого вокруг!.. А с пригорка на двух стариков, один из которых уже терял сознание, неслись трое пьяных, разъяренных здоровых парней — с бутылкой, мегафоном и флагом со свастикой…
В последнюю долю секунды в воспаленном мозгу Мики отчетливо промелькнуло:
ВСЕХ ТРОИХ…
… СРАЗУ!..
… В ЖИВЫХ НЕ ОСТАВЛЯТЬ НИКОГО!!!
***
На следующий день почти все газеты Баварии напечатали одну и ту же фотографию «известнейшего писателя-сатирика» Леонхарда Тауба, не дожившего до своего шестидесятипятилетнего юбилея всего один месяц. Леонхард Тауб скончался вчера в приемном покое клиники «Воген-хаузен» от острой сердечной недостаточности в 17 часов 15 минут вечера. Отпевание и погребение покойного состоятся в капелле при кладбище «Нордфритхоф» тогда-то и тогда-то…
А газеты «Абендцайтунг» и «Бильд», в разделах криминальной хроники городских происшествий, сообщили, что вчера же в Английском парке были обнаружены трупы трех молодых людей: Г. — 24 года, М. — 22 года, Ф. — 20 лет. Как показало вскрытие, произведенное судебно-медицинскини экспертами, все трое перед смертью находились в состоянии сильного алкогольного опьянения. В результате чего у двадцатичетырехлетнего Г. оказалось обширное кровоизлияние в мозг, у двадцатидвухлетнего М. — паралич сердечной мышцы, а у двадцатилетнего Ф. — разрыв аорты. Полиция ведет следствие…
— Это сделал ты? — впрямую спросил Альфред.
— Да, — без колебаний ответил Мика.
— Ты спасал Лёву Тауба?
— Я многое пытался спасти… Как видишь, мне это не удалось.
Обессиленный Мика лежал на тахте в одной пижаме, по пояс прикрытый темно-красным пледом. Не мог оторвать остановившихся глаз от большой гравюры Махаева, висевшей на противоположной стене.
— Ты всегда так плохо чувствуешь себя после ЭТОГО? — осторожно спросил Альфред.
— После чего? — не сразу понял Мика.
— После убийства.
— А-а-а… Да… Всегда… В детстве, когда мне было двенадцать лет и я УБИЛ впервые, я даже потерял сознание.
— Пей чай. Остывает… Я заварил тебе «Эрл Грей».
— Спасибо.
— С возрастом стало труднее убивать?
— Да нет… Просто я уже полагал, что мне этого больше никогда не придется делать.
— Мика, скажи честно, Лёва знал о моем существовании? — подрагивающим голосом спросил Альфред.
Мика посмотрел в его голубые глаза, полные слез, и понял, что имеет право только на один ответ:
— Да. И очень был тебе благодарен за то, что ты есть у меня.
Альфред тихо заплакал. Потом с трудом произнес:
— Микочка… Ты должен взять меня с собой на кладбище.
126 
