74 
— Это все прекрасно, — жестко сказал князь. — Но где вы будете жить, что есть и пить?
— Когда мы приедем в Брюссель, Ричард найдет какую-нибудь работу.
— Ричард, как и я, знает, что джентльмен, воспитанный быть джентльменом, вряд ли сможет работать, — заметил князь.
— Неважно, будет у меня работа или нет! — воскликнул Ричард. — Я женюсь на Ванде сегодня!
Глаза мужчин встретились.
— Я не позволю вам этого!
— А вы имеете право запретить мне?
— Думаю, да, — медленно ответил Меттерних.
— Нет! Нет, вы не можете быть таким жестоким! — вмешалась Ванда, схватив руку князя. — Разве вы не любили по-настоящему? Неужели вы не понимаете нас?
Она замолчала, но князь по-прежнему не смотрел на нее. И вдруг она сказала:
— Вы любили мою мать. Я знаю это. И знаю, что и она любила вас. Я не понимала, что это значит, пока не приехала в Вену. Я слышала разговоры… Видела, как смотрела на меня баронесса, ее странные отрывочные слова… и тогда… я поняла!
Князь повернулся в ее сторону.
— И что же вы поняли?
— Я поняла… или я думаю, что поняла… — Ванда споткнулась. — Я появилась на свет потому, что моя мать и вы очень любили друг друга. Я права?
Она дрожала от собственной отваги. Она боялась ошибиться. Князь приподнял ее подбородок, и синева одних глаз встретила синеву других.
— Да, вы правы… дочь моя.
— Я рада… я так рада! Я думала, что это так, но мне казалось самонадеянным даже мечтать об этом. Но теперь вы сказали мне. Я горжусь!.. Я так горжусь, что могу назвать вас своим отцом!
Князь нагнулся и поцеловал Ванду в лоб. Затем он повернулся к Ричарду.
— Я ответил на ваш вопрос о моем праве?
— Да, но это право неофициальное, — возразил Ричард.
— Согласен с вами, — сказал князь. Он поднялся, обнял Ванду.
— Послушай, девочка, — сказал он, — я должен поразмыслить, какой можно найти выход из этой ситуации. Может быть, ты дашь мне час или около того, чтобы я мог подумать и найти решение, возможно, лучшее, чем предлагает этот молодой человек.
— Лучший выход для нас — обвенчаться! — горячо воскликнула Ванда.
— Лучше будет, если вам не придется нищенствовать по Европе. Единственное, что я прошу, дайте мне время подумать. — Князь взглянул на часы над камином. — Да, к завтраку у меня гости. Я прикажу накрыть стол для вас здесь. Когда я вернусь, вы все узнаете. Вы, надеюсь, доверяете мне?
Ванда взглянула на Ричарда и порывисто повернулась к князю.
— Да, мы подождем, — сказала она. — Но в любом случае мы намерены стать сегодня мужем и женой.
— Дайте мне всего час, — попросил Меттерних. — С одним условием, — сказала Ванда.
— Условием? — Его брови удивленно поднялись.
— Да. Условие такое: когда пройдет час, какое бы решение вы ни приняли… мы ждем вас на свадьбу сегодня.
Князь рассмеялся.
— Я предупреждаю вас, Ричард, — сказал он, — если вы не сумеете совладать с вашей женой, она обведет вас вокруг пальца в два счета, как только что сделала со мной!
— Так вы согласны? Спасибо! Я знала, что вы поймете нас! — радостно воскликнула Ванда.
Она хотела поцеловать руку князя, но он взял ее обе руки и поцеловал в щеку.
— Вы просто маленькая интриганка! — притворно проворчал он. — И откуда только взялись в вас такие таланты!
Ванда довольно рассмеялась.
— Глаза — не единственное, что я унаследовала.
— Ах ты озорница!
Князь еще раз поцеловал дочь и вышел из комнаты. Он не торопился к гостям, которые ждали его за завтраком, а направился в свой кабинет, сел за письменный стол и достал из ящика письмо. Это было длинное письмо, которое он писал почти всю ночь, адресованное графине Юлии Зичи.
Он смотрел на множество исписанных страниц и уже не знал, стоит ли отсылать их. Вчера ночью под влиянием безрассудного порыва он поделился самыми сокровенными мыслями и сомнениями с женщиной, которую любил больше всего на свете, открыв ей всю свою душу и сердце.
Князь думал о Юлии с каким-то отчаянием. У него было странное предчувствие, что их счастье не продлится долго. Время бежит быстро. Вопреки здравому смыслу и логике он знал, что придет день и он потеряет ее. Но не другой мужчина будет стоять у него на пути, ему казалось, что их разлучит ее смерть.
Он боялся этого безумия, боялся своего одиночества, и мысль о том, что вскоре он будет держать в руке горстку золы, оставшуюся от его писем, как напоминание об их любви, не покидала его.
74 
