88 
– Я рада, что помогла тебе, готова продолжать и дальше. Ведь друзья для того и существуют.
Они завершили затянувшийся обед и пошли к конюшням. Оба молчали, погруженные в свои мысли, но молчание не было тягостным. Они это чувствовали и радовались, что не нужно занимать друг друга разговорами.
Каллен вдруг подумал, что ему всегда было легко с Сэм. Никаких хитростей, никаких уловок: все просто и естественно. Он мог говорить с ней о том, что по-настоящему интересовало и волновало его. Даже если она не соглашалась с ним, он никогда на нее не обижался. Их отношения так отличались от его отношений с Уитни!
Уитни…
Каллен не переставал думать о ней с того дня, когда они поссорились на вечере по случаю возвращения из больницы отца. Сколько раз с тех пор он собирался позвонить ей! Но так и не решился. Он не знал, что ей сказать, не понимал, что чувствует к ней.
Каллену было неприятно, что со дня его приезда Уитни играла с ним в какую-то странную игру; он не мог забыть, что она ни разу не навестила в больнице его отца, ссылаясь на свою неприязнь к больницам. Его угнетала мысль, что Уитни не могла понять, как важно ему остаться здесь и руководить ранчо, пока болен отец. Но главное было даже не в этом. Он знал, что Уитни планировала жить в Нью-Йорке, Лондоне или Париже, а зиму проводить на Карибах или Средиземном море. И это в то время, когда он заново обрел дом и вернулся к жизни, которую любил!
Пожилой конюх подвел Флору. Каллен подставил руки и подсадил Саманту в седло.
– Спасибо за обед и за жилетку, в которую я так от души выплакалась.
– На здоровье, и всегда готов служить, – улыбнулся он. – До завтра.
Саманта помахала ему на прощание и пустила Флору легким галопом по разделяющей выгулы грунтовой дороге. Каллен проводил ее глазами, а потом обвел взглядом волнующиеся под легким ветерком нивы, пастбища с чистокровными лошадями – заботой и гордостью семьи. Затем он не торопясь прошел в главную конюшню и двинулся между рядами стойл. У загона с Гордым Каллен остановился.
– Привет, парень, – поздоровался он с конем, доставая из кармана половинку морковки. Мягкие нежные губы лошади прикоснулись к его руке – и угощения как не бывало. – Хорошо быть дома! – тихо, почти про себя произнес Каллен, поглаживая по шее деловито хрустящего морковкой коня.
«Неужели родной дом мне дороже, чем Уитни?» – неожиданно подумал он. При этой мысли рука его непроизвольно сжалась; и Гордый протестующе тряхнул головой.
– Извини, я не хотел. – Каллен погладил коня, а беспокойная мысль так из головы и не шла.
Пожалуй, впервые за двенадцать лет он взглянул на любимую женщину трезво и понял, что все это время любовь застила ему глаза. Уитни была красива и умна, но для Каллена стало очевидно, что ее представление о женском счастье унаследовано от каких-то давних предков. Она ждала рыцаря на белом коне, чтобы он спас ее от томительно скучной жизни, но сама даже не пыталась построить приемлемое для себя существование. Ей хотелось жить в Европе. И что же? Почему она туда не уехала? Уитни получила отличное образование, ее способности и красота обеспечили бы успех любым ее начинаниям. Но ей уже двадцать восемь, а она продолжает растрачивать силы на бесконечных вечерах, благотворительных балах, в теннисных клубах. Она ждала, чтобы он дал ей все, хотя вполне могла добиться всего сама.
Несмотря на свою красоту и обаяние, Уитни вовсе не была таким совершенством, каким представлялась Каллену всего несколько месяцев назад. Наоборот, она вдруг стала казаться ему ограниченной и даже пустой…
Каллен знал, что, стоит ему найти удачные слова примирения, это снова сблизит его с Уитни. Но как раз теперь он начал сознавать, что не хочет этого сближения!
– Господи, что же мне делать? – пробормотал Каллен.
Он стоял некоторое время, уставясь в бетонный пол. Затем взгляд его скользнул вдоль прохода, и в раскрытую дверь конюшни он увидел пригорок. Там начиналось семейное кладбище, где покоились все Маккензи, начиная с главы рода – Эйдана.
Двенадцать лет он не был там – сама мысль о посещении этого места болью отзывалась в душе. Но теперь он с удивлением почувствовал, что в сердце его нет прежней острой тоски.
Каллен шел по щиколотку в траве. Приятно грело солнце, слабый влажный ветерок ерошил волосы, ласковое тепло наполняло легкие, проникало в каждый мускул, каждую частицу его тела. Он дышал легко и свободно, ему казалось, что он наконец вырвался на волю из тесной и душной клетки, в которую добровольно себя заключил.
88 
