125 
– На обратном пути я вам верну.
– Разумеется.
Пистолет был немецкий, газовый. Скорее игрушка, чем серьезное оружие.
Мужчина поднялся на второй этаж и без труда нашел нужную дверь. За ней оказалась приемная. Миловидная девушка-секретарша с помощью зеркальца изучала собственный носик.
При появлении мужчины в белом костюме она прервала это занятие, оглядела его с явным интересом, потом, вспомнив о своих обязанностях, спросила:
– Вам назначено?
Мужчина помедлил с ответом. Он внимательно оглядел девушку, и той, так же, как минуту назад,– охраннику, захотелось позвать кого-нибудь на подмогу. Мужчина в белом костюме выглядел очень элегантно, у него было красивое лицо, покрытое ровным южным загаром, стройная фигура… Но взгляд его внушал безотчетный страх.
Гость улыбнулся, и страх исчез.
Секретарша тоже улыбнулась, поправила волосы.
«Какой мужик!» – подумала она.
– Нет,– с улыбкой произнес мужчина.– Мне не назначено. Это сюрприз. Мы с Владленом Петровичем – давние знакомые.
– А, ну тогда конечно,– с облегчением кивнула девушка.– Проходите, он у себя.
В этот момент на столе пиликнул факс, и девушка отвлеклась.
Гость открыл дверь кабинета.
Хозяин его оторвался от документа.
– Да? – произнес он.– Слушаю. Человек в белом костюме подошел к столу.
– Доброе утро, отец Серафим! – негромко произнес он.
Хозяин кабинета отложил бумаги и добродушно улыбнулся.
– Это в прошлом, уважаемый, в прошлом. Теперь можете звать меня Владленом Петровичем. Присаживайтесь, что-то не могу вас припомнить.
Гость опустился на стул сбоку от стола.
– Значит, от церкви вы отошли, отец Серафим? – произнес он, проигнорировав и новое обращение, и вопрос.– И почему же?
– Косность,– ответил Владлен Петрович.– Невозможно бороться за будущее России прадедовскими методами. А бороться надо! – Голос его обрел пафос.– Враги обступили нас со всех сторон, они разлагают нас изнутри. Только беспощадная…
Гость кашлянул, и оратор осекся.
– Нужна политическая работа,– заключил он.– И мы ее ведем. Вас ко мне кто-нибудь прислал?
– Да,– сказал гость.– Меня прислал отец Егорий.
– Отец Егорий?
Грушин почувствовал себя неуютно.
– Потмаков,– сказал гость.– Отец Егорий Потмаков, неужели не помните?
– Конечно, помню! – с некоторой обидой возразил Владлен Петрович.– Но шутка ваша – скверного толка! Потмаков умер!
И, присмотревшись к гостю, обрадованно воскликнул:
– Я вспомнил тебя! Ты – Ласковин!
Поднявшись из-за стола, он широко улыбнулся, развел руки, словно желая заключить гостя в объятия.
– Рад, очень рад, что заглянул! Много наслышан о твоих подвигах! Я ведь послеживал за тобой, послеживал! Рад!
Ласковин не встал, и хозяин тоже опустился в кресло.
– Не хуля скажу,– произнес он доверительно.– В Потмакове я ошибся. Не нашлось в нем нужной крепости. А вот ты… Ты, Андрей Александрович,– тот, кто нам нужен. Слышал, тебя в городе Спортсменом зовут?
– Некоторые зовут,– кивнул Ласковин.– Но для вас, отец Серафим, у меня другое имя.
– Какое? – предчувствуя нехорошее, настороженно спросил бывший священник.
Ласковин поднялся. Владлен Петрович тоже вознамерился встать, но рука гостя легла ему на плечо и принудила остаться сидеть.
Наклонясь к уху похолодевшего от страха расстриги, Ласковин шепнул:
– Инквизитор!
– Здесь везде охрана,– севшим голосом предупредил Владлен Петрович. И, от страха перейдя на «вы»: – Если вы что-нибудь мне сделаете, то… то…
– Нет,– усмехнувшись одними губами, произнес Ласковин.– Ничего не будет.
Рука его соскользнула с жирного плеча расстриги, и сложенные щепотью пальцы несильно ударили пониже нагрудного кармана Грушина.
– Ал, ал… – ловя ртом воздух, просипел Владлен Петрович.
Ласковин отошел на шаг и холодно наблюдал, как вместе с болью выдавливается жизнь из жирного тела предателя.
– Отец… Его…
Лицо расстриги побагровело, налилось дурной кровью. Смерть уже поглаживала его по щекам.
Андрей повернулся. Теперь он мог уйти. Но медлил. Он понял, чего добивался умирающий. Чего он уже добился двумя невнятными словами.
Отец Егорий. Он бы простил.
– Я – не он! – возразил Ласковин.
«Но он теперь часть тебя,– возразил кто-то внутри.– Он теперь часть Бога. Твоего Бога!»
Ласковин остановился. Да, все правильно. Отец Егорий действительно был с ним. Здесь. И оказавшийся на грани небытия расстрига увидел…
Андрей прикрыл глаза и медленно выдохнул.
«Ладно,– согласился он.– Пусть будет. Пусть живет. Вот тебе первая жертва».
Расстрига глубоко вздохнул и обмяк. Но это был обморок. Не смерть.
Ласковин вышел из кабинета, притворив за собой дверь.
Молча миновал приемную, спустился вниз, без единого слова принял от охранника оружие и вышел на воздух.
«Лето,– подумал он, глубоко вдохнув запах влажной листвы.– Холодное лето».
125 
