очень нудно 
77 
Ах, как он красиво говорил! Я аж заслушался. И поймал себя на том, что верю каждому слову. Какой артист погиб в этом человеке! Хотя — почему погиб? Может, у Стенульфа и нет тысячных аудиторий, зато у него очень внимательные слушатели. Это уж точно.
И так всё у него логично получалось, что я подумал: а что, если именно так всё и происходит? И не вызванное природными психоделиками безумие делает из людей сверхвоинов, а именно та мистика, о которой говорит Стенульф?
Словом, я поступил как велено. Оделся потеплее. Вышел на берег озера. Дождался восхода «волчьего солнышка», воткнул в нужный сугроб дедушкино копье, постелил на камень волчью шкуру, уселся (удобно, однако), выпил пару глотков зелья из баклажки и принялся созерцать отблески лунного света на отполированном металле.
Ночь стояла чудесная. Тихая-тихая. Где-то на периферии слуха, само собой, возникали какие-то звуки: снег с ветки упал, зверек какой-то пискнул… Но эти мелочи не нарушали чудесного спокойствия тишины. Звезды сияли, снег тоже сиял, отражая висящий за моей спиной лунный серп.
Рядом скрипнул снег. Я не шевельнулся. Волчий запах коснулся моих ноздрей. Я скосил глаза и скорее угадал, чем увидел, зверя. Силуэт белого волка растворялся в снежной белизне. Боковым зрением я следил, как он подобрался ко мне, понюхал шкуру, фыркнул неодобрительно, затем, потоптавшись немного (в точности как Стенульф!), улегся неподалеку. Интересно, откуда он взялся? Я был уверен, что оба зверя остались вблизи дедушкиной берлоги.
Прошло еще немного времени — и я забыл о четвероногом соседе.
Тишина обнимала меня. Я будто поднялся над землей. То есть я понимал, что всё еще сижу на шкуре, но было полное ощущение, что я всплываю вверх, как ныряльщик, набравший полную грудь воздуха.
В груди родилось нежное тепло — будто любимая женщина коснулась губами моего горла. Я забыл о том, что нужно глядеть на копье. Даже не забыл — понял, что это неважно. Словно кто-то огромный, могучий и добрый держал меня на ладони, легонько покачивая.
Мир наполнился красками, будто я оказался в эпицентре северного сияния. Это было так чудесно… И длилось, длилось до бесконечности… До самого утра.
Я очнулся, когда первые лучи солнца подкрасили заснеженные верхушки деревьев. Мое тело затекло от неподвижности, но самую малость. И мне по-прежнему было очень хорошо и спокойно. Белый волк спал, уложив крупную мохнатую голову на мои сапоги. Рядом валялась пустая баклажка. На острие копья сидела мелкая пичужка и нежно посвистывала. Когда я шевельнулся, пичужка умолкала, поглядела на меня, склонив головку, потом свистнула, вроде как поздоровалась, и вспорхнула.
Волчара тоже поднял башку, потянулся, зевнул во всю пасть (ну чисто крокодил!), мгновенно встал на все четыре, легко, будто встряхнулся… Раз — и нет его. Только следы остались.
Тут и я поднялся. Проверил организм… Никаких проблем.
Удивительное дело. Целую ночь просидел на морозе — и хоть бы хны. Даже нос не замерз. Правда, и одет я был очень качественно.
Попрыгал, помахал руками — всё хорошо. Даже более чем хорошо. Такая легкость во всем организме… Хотелось бежать, смеяться, любить… Всё равно кого. Весь мир.
Я и засмеялся, громко и с удовольствием. Потом надел прислоненные к дубу лыжи и побежал. Полетел, как на крыльях. Чудесно! Если то, что со мной было, и есть состояние берсерка, то я — суперберсерк, потому что — никакой нужды в релаксации! Сна — ни в одном глазу! Что там говорил дедушка насчет «изгнания из себя мертвого»? Чушь! Никогда еще я не чувствовал себя таким живым!
Километр с небольшим до усадьбы я промчал минут за пять. Так мне показалось.
Стремительно влетел в открытые уже ворота.
Внутри вовсю кипела плотская жизнь. Выносившая ведро рабыня посторонилась. Пахнуло свинячим дерьмом, но и вонь не омрачила моей беспричинной радости. Я скинул лыжи и двинулся к дому. Уже не спеша, как подобает авторитетному человеку. Я чувствовал себя генералом, входящим в расположение части. А генералы, сами знаете, не бегают.
Стенульф кушал. Расположившись на хозяйском месте, он хлебал из глиняного горшка что-то вкусное. Черпнет ложкой, кинет в пасть, положит ложку на стол — и пережевывает вдумчиво, смакуя. Пока пережевывает, ложку в горшок окунает Свартхёвди. За Свартхёвди — Хавгрим Палица. Строго по очереди. Время от времени Каменный Волк приостанавливал процесс и вещал что-то назидательное. Друзья-берсерки тут же прекращали жевать и внимали с благоговением.
77 
