II

Прямы улицы Фаранга. Главные из них сходятся к Гавани, подобно колесным спицам. Но в богатой части его, где каждый строит так, как ему заблагорассудится, улицы коротки, широки и изломаны. Тенистые кроны деревьев укрывают их от палящих лучей солнца и от скудного света ночных небес. Лишь там, где столбы ворот обозначают входы в маленькие усадьбы, горят фонари.

Богатого всегда сопровождает слуга – и чтобы не потерялся во тьме, и для уважения. У богатого и облеченного властью – много слуг. Слуги несут лампы или факелы. У Тилода не было слуг. Его пард всегда сам находил дорогу. Парду тьма – не помеха.. А Санти знал Фаранг так, что мог бы идти и с завязанными глазами.

Так он и шел, во тьме, по широкой тихой улице. Шел и улыбался. Прислушивался к себе: к мыслям своим, к телу, еще помнящему, еще хранящему запах другого тела. К будущему, что непременно наступит и, хвала богам, будет достойным его, Санти. Но, дважды хвала богам, еще не скоро наступит. И потому пока можно петь, любить, удивляться тому, как приходят в его голову слова и мир съеживается до размеров светящегося рачка.

Так и шел он, а внутри у него уже собиралось нечто. Стоящее рядом, дышащее, но не вошедшее, невидимое. Другой мир, полный, ждущий его еще более жадно, чем он сам ждет новой встречи с Марой. Но мир, который не схватишь, не прижмешь к себе, будто девушку. Мир, который можно увидеть лишь очень осторожным, боковым, случайным взглядом. А…

…А проснулся Санти на жестких стланях корабельного трюма. Вонючая вода плескалась под ним. Ни рук, ни ног он не ощущал – они были связаны, и уже давно. Зато голова раскалывалась от боли. И рот горел: пить! пить!

Санти не был героем. Он испугался. Он пришел бы в ужас, если бы не мальчишеская уверенность в том, что именно с ним ничего плохого случиться не может. Боги! Скольких обманула эта уверенность!

Как долго он так лежал? Кто знает? Очень хотелось пить. Мутило от вонючего воздуха. Санти ничего не слышал, кроме ворчания воды под днищем и, иногда, топота над головой.

Время от времени судно начинало раскачиваться, и тогда Санти мотало на твердых досках, а запах гнили становился сильнее.

Когда открылся люк, юноша был почти в бреду. Его выволокли наружу, как куль с мукой, и бросили на палубу. Путы сняли, но Санти долго еще не чувствовал ни рук, ни ног. А когда почувствовал – это было очень больно. Один из тех людей, что выволокли его наружу, выплеснул на Санти ведро забортной воды. Юноша успел поймать ртом толику и проглотил. Но жажда только усилилась. Зато свежий ночной воздух был живителен. Санти лежал на спине. Слева сиял Алмазный Жезл, справа – созвездия Арки и Паука. Звезды были тусклыми – их затмевало огромное синее око луны.

Судно сбавило ход. Оно сильно качнулось, борт его приблизился к причалу, корпус встряхнуло от смягченного кранцами удара. Санти услышал крики и ругань кормчего.

Пожилой полуголый конгай наклонился над Санти, приблизил к нему морщинистое лицо.

– Ну как ты, паренек? – спросил он ласково.

– Дышу! – улыбнулся Санти. Голос его сел от сырости трюма.

– На-ка! – сказал конгай и вставил в рот Санти горлышко фляги. Кисло-сладкая струя некрепкого теплого вина потекла в горло юноши.

– Где этот? – рявкнул неподалеку густой бас.

  59