очень нудно 
40 
Спустя несколько дней во дворе княжьего терема Духарев встретил молодую княгиню. Юная мадьярка смотрела, как мечется по клетке подросший леопард. Тот самый, которого детенышем привезли из Тмутаракани. Для охотничьих нужд зверь оказался бесполезен, а для людей опасен: бросался на чужих, признавал только князя да псаря, что зверя кормил.
– Воевода! – окликнула княгиня Сергея. – Могу я тебя спросить?
По-русски она говорила с заметным акцентом, но уже довольно бегло.
– Конечно, моя госпожа!
– Понравились ли тебе подарки моего отца?
Интересный вопрос. Особенно если вспомнить, что с той поры, как получил Сергей дары угорского дьюлы, уже месяца два прошло.
– Цена им велика, но еще ценнее милость твоего батюшки, – дипломатично ответил Духарев. – Но ты ведь не это хотела спросить, княгиня?
– Да, не это. Не зря, воевода, говорят, что ты видишь дальше слов. Может, ты и вопрос мой знаешь? – она улыбнулась чуточку кокетливо.
– Может, и знаю. Но ты все же спроси.
– Эта девушка, бывшая ключница… Куда ее увезли?
– В Плесков, – сказал Духарев.
– Ей не сделают плохо?
«Уже сделали», – подумал Духарев, но вслух сказал:
– Нет. Она будет жить у плесковской родни княгини-матери. С ней поехал ее брат. Ее не обидят.
Духарев еще не знал, что через несколько лет, когда Святослав уйдет брать под себя вятичей, Ольга заберет у Милёны внука. Добрыня, впрочем, останется при мальчике. Дядькой-пестуном.
– Не хочу, чтоб ей было плохо, – сказала княгиня. – Она ведь любила… моего мужа, да?
– Да, – не стал спорить Духарев.
– Его трудно любить, – вздохнула юная княгиня. – Он как этот зверь, – она показала на леопарда. – Ему никто не нужен, только война.
– Он – великий князь, – сказал Духарев.
– Я понимаю, – княгиня еще раз вздохнула. – Мой отец такой же. Но я не хотела бы, чтоб такими выросли мои сыновья…
– Ты не жалеешь, госпожа, что я привез тебя сюда? – негромко спросил Духарев. – Не жалеешь, что Святослав стал твоим мужем?
– Нет! – Она улыбнулась. – Он красивый, сильный, храбрый и… Мне с ним хорошо, когда он со мной… Но он редко бывает со мной, воевода.
– Он – государь, – снова напомнил Духарев. – Тебе придется привыкнуть, моя госпожа.
– Я привыкну, – обещала княгиня. – Но я боюсь, что в своих походах мой муж забудет обо мне.
– Не забудет, – сказал Духарев. – Таких, как ты, не забывают.
Правда, в этот миг он думал не о ней, о своей Сладе. И искренне верил, что говорит правду.
Часть вторая
Прыжок пардуса
Глава первая
Вятский поход великого князя Святослава Игоревича. Начало
Корабли шли по Оке.
Много кораблей. Столько еще не видели эти медвежьи берега. Почти полторы сотни боевых лодий под пестрыми парусами везли боевую дружину – четыре тысячи клинков. Следом тянулись насады, более сотни. Одни везли коней, другие – припас, но большинство – порожние. Эти – для дани.
Дремучи вятские леса. Дни и дни можно плыть, а вокруг будто все те же берега, все те же сосны. Но так кажется лишь необвыкшему глазу, а для опытного лесовика у каждой излучины – свой облик. Опытных лесовиков среди русов хватало.
Открыто шли лодьи, неторопливо. В удобных местах русы непременно останавливались, высаживались, разводили костры, варили в больших котлах уху, кашу, мясную похлебку. Рыбы в Оке было столько, что не бреднем – руками ловили ее русы. И дичь брали тоже, считай, голыми руками. На что уж вотчина Святослава Киевского обильна и лесом и зверьем, а вятская непролазная глушь – богаче.
Хотя непролазна она только для хузар да печенегов, а для русов что лес, что поле – всё, считай, коренной ландшафт. Даже выходец из урбанистической культуры Серега Духарев, вернее, воевода киевский Серегей в этих буреломных чащобах чувствовал себя вполне уверенно.
И старший сын его Артем хоть и вырос в Приднепровье, где в основном степи и дубравы, а таких вот хвойных медвежьих углов почти нет, тоже в вятских лесах не заплутал бы.
Да он нигде не заплутал бы, надо признать. Выучку прошел посерьезней, чем отец. Лет с пяти гонял его одноногий дядька Рёрех, а последние годы с парнем занимался сам Ольбард Красный. Три года ходил под началом Духарева Ольбардов Трувор, так что с большим почетом принял Серегиного первенца варяжский князь. Как собственного сына. То есть гонял Артема Ольбард нещадно, до полной потери ориентации. Зато в свои пятнадцать парень по праву носил золоченый пояс гридня, и потенциал выживания у него был повыше, чем у отца. А образование, по местным масштабам, считай, академическое. Мог и за кормилом лодьи стоять, и мечами обоеручь рубить, и зайца за сто шагов с седла в одну стрелу взять. Разбирался равно в судах, конях и даже верблюдах. Владел лекарским умением. Свободно болтал на всех здешних славянских диалектах, разумел по-нурмански и свейски, хузарским владел, по-печенежски говорил, как натуральный копченый, с греками-ромеями общался по-ромейски, с уграми – по-угорски. Мог даже изъясняться по-арабски и на фарси – Артак натаскал. А «кухонной» латыни Артема обучил дядька Мышата, активно торговавший с Европой. Торговать Артем тоже умел. Вернее, торговаться. Не так, конечно, как дядька, но когда вместе с отцом на рынок ходил, Сергей мог рта не открывать, только кошель развязывать по сыновней указке. В общем, таким сыном можно было гордиться – и Духарев гордился. Хотя, положа руку на сердце, признавал: его заслуга в воспитании первенца невелика. В Святослава он вложил вдесятеро больше, чем в родного сына. Но вот пришло время, когда отец и сын впервые идут вместе в большой поход.
40 
