Лёгкий, ненавязчивый романчик 
79 
— Мэгги, — обратился он, — ты ведь Мэгги, да?
— Да, милорд, — робко ответила девушка, опустив глаза.
— В твоем ведре есть мыло или мастика?
— Да, сэр, — сказала она смущенно, — экономка велела мне натереть стулья в бильярдной.
— А из чего это делают? — перебил он ее. — Нет ли там едких ингредиентов? — Видя замешательство девушки, он пояснил: — Я имел в виду мастику.
Ее глаза округлились. С чего бы хозяину интересоваться такими мелочами?
— Из пчелиного воска, — неуверенно ответила она. — Еще лимонный сок, капля-другая масла.
— И все?
— Да, милорд.
— Отлично. Я возьму мастику, с твоего позволения, — кивнул он, а совершенно сбитая с толку горничная сунула руку в ведро и вытащила баночку с желтым воскообразным составом.
— Милорд, если вы хотите что-то натереть, я могу…
— Это все, Мэгги, — сказал Маркус, забирая у нее банку. — Спасибо.
Она присела в реверансе и удивленно посмотрела ему вслед, не веря собственным глазам.
Вернувшись в библиотеку, Маркус застал Лилиан лежащей на ковре. Граф было забеспокоился, что она потеряла сознание, но вдруг увидел, что девушка держит в свободной руке длинный деревянный цилиндр, приставив его к глазам.
— Я его нашла! — гордо объявила Лилиан. — Калейдоскоп! Оч-чень интересно. Но не совсем то, что я ожидала.
Он молча забрал у нее инструмент, перевернул и сунул ей в руку.
— Вы смотрите не в тот конец.
— Чудесно! — ахнула Лилиан. — Как он устроен?
— На одном конце находится посеребренное зеркало, а вот тут…
Он замолчал, потому что Лилиан навела калейдоскоп на него.
— Милорд, — произнесла она с торжественной озабоченностью, разглядывая его сквозь калейдоскоп, — у вас три… нет, три сотни глаз!
Она захихикала и уронила калейдоскоп на ковер. Маркус опустился на колени рядом с Лилиан и коротко приказал:
— Дайте руку! Да не эту, а где бутылка.
Она так и осталась лежать ничком. Маркус щедро намазал мастикой ту часть пальца, что была снаружи, особенно в том месте, где стекло прилипало к коже. Разогретый теплом его рук, воск начал таять, и в библиотеке запахло лимоном. Лилиан сделала глубокий вдох и мечтательно сказала:
— Как чудесно пахнет!
— Попробуйте вытащить палец.
— Пока никак.
Еще несколько втирающих движений, а потом он втолкнул немного воска внутрь горлышка. Лилиан совсем расслабилась… так приятны были его мягкие движения! Казалось, ей нравится лежать вот так, наблюдая за Маркусом.
Он взглянул на нее, лежащую на ковре, и с трудом удержался, чтобы не поцеловать. «Лечь бы рядом и бездумно ласкать ее…»
— Не соблаговолите объяснить, с чего вы вдруг напились грушевого бренди средь бела дня?
— Потому что не могла откупорить бутылку с хересом. Он скривился.
— Я не об этом. Почему вы вообще пили?
— О-о! Мне было как-то… Я была такая напряженная, что решила, это поможет мне успокоиться.
Маркус помассировал основание ее пальца и спросил:
— А почему вы были напряжены? Лилиан отвернулась.
— Не хочу говорить об этом. — Хм.
Она взглянула на него, сузив глаза.
— Что вы хотите сказать?
— Ничего.
— Неправда. Это было не простое «хм». Вы меня осуждаете!
— Я просто размышлял.
— И до чего додумались? — спросила она с вызовом. — Скажите.
— Думаю, тут не обошлось без Сент-Винсента. — По ее лицу скользнула тень, и он понял, что догадался правильно. — Расскажите-ка мне, что произошло, — попросил он, не сводя с нее глаз.
— Знаете, — задумчиво сказала Лилиан, пропустив вопрос мимо ушей, — а вы не так красивы, как лорд Сент-Винсент!
— Вы меня удивили, — сухо ответил он.
— Но есть одна причина, — продолжала она, — почему мне не хочется целовать его так, как вас.
Хорошо, что она закрыла глаза. Если бы она видела сейчас выражение его лица, ни за что бы не осмелилась продолжать.
— В вас есть что-то такое, из-за чего я становлюсь сама не своя. Мне все время хочется сделать что-нибудь ужасное! Может быть, это потому, что вы такой безупречный? Ваш галстук никогда не съезжает набок, туфли всегда блестят, рубашки накрахмалены. Иногда я смотрю на вас, и мне хочется оборвать с вас все пуговицы. Или поджечь вам брюки. — Она беспомощно захихикала — Я часто гадала… Вы боитесь щекотки, милорд?
— Нет, — хрипло сказал Маркус. Под накрахмаленной рубашкой его сердце ухало, как колокол. Им овладело яростное желание схватить это хрупкое женское тело, распростертое пред ним на ковре, и замучить его ласками. С другой стороны, в нем отчаянно взывало чувство чести. Не тащить же в постель пьяную девушку! Это недостойно. Она беззащитна, она — девственница. Маркус никогда не простит себе, если воспользуется ее положением.
79 
