64 
– Ну как?
Я пожал плечами:
– Может, растолкуешь мне, тугодумному?
Кир покачал головой:
– Не могу. Самому никак не ухватить. Но это пока можно отложить. У тебя есть деньги?
– Сколько надо?
– Пять тысяч долларов.
– Легко. Пошли вниз.
Деньги я хранил вместе со всей своей токсичной химией. Гадость к гадости. «Прах к праху», как говаривал Сермаль.
Открыл сейф, вынул упаковку баксов, отсчитал половину. Кирилл свернул их и сунул в карман брюк.
– Могу я узнать, за что плачу? – поинтересовался я.
Сумма не такая уж большая для меня и совершенно ничтожная для господина Игоева, но любопытно.
– За нее.– Кир похлопал по морозилке, в которую мы уложили тело жены Шведова.
Что он умеет, так это заинтриговать.
– Не забыл, что я тебе говорил? – спросил Кир.
– Ты об оживлении? – За всеми охранными хлопотами идея реанимации покойников как-то отодвинулась на второй план.– Что, пришло время поиграть в зомби? Ну, брат, пять штук за душу – совсем дешево!
– Не остри! – строго сказал Кирилл.– Пять тысяч – цена того, что ты сейчас увидишь.– В руках у него оказалась видеокассета. Я даже не заметил, откуда он ее извлек.– Деньги – твой первый вклад,– продолжал он.– Мелочь, но ты должен был их отдать. А теперь пошли наверх.
Видик в гостиной значительно приличней, чем в моей спальне, но Кир заявил, что хватит и маленькой «двойки». Я хотел сразу же воткнуть кассету, но Кирилл не позволил. Порылся в моих дисках, нашел старину Байрона, «Июльское утро», выключил свет…
Мое любопытство достигло максимума, но я молчал. Если Кир что-то делает, значит, так надо. Просто только лебеда растет.
На экране появился лес. Качество изображения отличное, хотя по счетчику сбоку видно – съемка любительская. Камера неторопливо описывала круг. Секунд через десять я понял: лес не наш, а европейский. Где-нибудь в Австрии или Германии. И точно, сбоку, над деревьями, появился замок. Нечто готическое с пестрыми флажками на крыше. Но камера продолжала двигаться, и замок исчез. Зато появилась мощеная дорожка и лестница. По лестнице поднималась девушка в легком коротком платье. Стройная, загорелые, слегка полноватые, на мой вкус, ноги, но походка замечательная. Солнце светило ей в спину, и светлые распущенные волосы блестели и переливались, как на рекламе шампуня. Оператор плавно «наехал» камерой, так, что в тот момент, когда она поднялась на площадку в конце лестницы, то заполнила весь кадр. Вот девушка повернулась, улыбнулась – половину лица закрывали темные очки, но что-то смутно знакомое… Взмах головой – она засмеялась, сняла очки и показала оператору язык… И тут я ее узнал.
Фильм длился почти два часа и состоял из множества самых разных фрагментов. Немножко России, немножко Европы. Турция. Египет. Питер. И все время – соло. Если в кадр попадали люди, то лишь случайные. Исключение было сделано для собаки. Той самой кавказской овчарки, чей труп мы с Киром нашли в лесу. Здоровенный страхолюдный зверь, но хозяйку любил.
Признаюсь, героиня фильма произвела на меня впечатление. Была в ней изюминка. Нет, побольше, чем изюминка.
– О’кей,– сказал я, когда пленка кончилась и Кир зажег свет.– Теперь я примерно знаю, какой она была. Ты ведь это имел в виду?
– Почти.
– Почти так почти. Готов выслушать твои инструкции и приступить к делу.
Кирилл помолчал немного, поглядел на меня эдак задумчиво и наконец произнес:
– Инструкций не будет, Глеб.
– Не понял?
– Инструкций не будет.
Я с полминуты пытался переварить этот коан… [7] Не сумел.
– Хорошо. Что же я, по-твоему, должен делать?
– Ты должен ее полюбить…
Часть третья
Слепой Орфей
Слепой Орфей идет через пустырь.
Под сапогом похрустывают травы.
Не спотыкаясь. Купчино – направо.
Налево – ход из Преисподней. Дым
Горчит во рту. Рука сжимает трость.
Едва заметно вздрагивают ноздри.
Он видит свет: колодезные звезды.
Он знает будущее: «Дай, чтоб не сбылось!»
Он помнит прошлое: изрубленный остов
Кифары. Визг. И хохот василиска:
– Ты мертв, Орфей!
Коричневые брызги
Пятнают полы черного пальто
И небо цвета взмученной воды.
Приблудный пес трусит неподалеку.
Пустой мешок оттягивает локоть.
Слепой Орфей идет через пустырь.
Глава первая
Ведун сидел на лавке, прикрыв очи. Но все одно видел и стол, и чашку с зельем, и свою беспалую руку на черной столешнице. А кабы и не видел – все одно. Черные стены, черные руки, черное зелье… Все черное.
64 
