82 
– А не врешь ли ты мне, Дедко? – и приготовился увернуться от оплеухи.
Однако ведун не ударил. Поглядел одобрительно и согласился:
– Вру.
У Бурого челюсть отвисла: не ожидал такого ответа.
– А потому вру,– продолжал Дедко,– что ты – дурень. Ну-ко, скажи мне приговор, чтоб кабан поле попортил.
Бурый задумался, затем начал не слишком уверенно:
– Зверь-зверь-клыкан-веперь-камен нобок-иди-на-лу-жок-с-лужка-на-дорожку-с-дорожки…
– Побежал! – насмешливо перебил Дедко.– Ток не к тебе, а свиней гонять иль в болото спать! Голос, голос делай! Силы у тебя – сколь у комара в грудке. Давай снова…
* * *
– Товарищ генерал, прибыл начальник выборгского филиала. Примете?
Морри посмотрел на девицу, верней, по годам девицу, а по сути давно уж нет, угадал в ней пульсацию желания, но она была Морри не интересна. Пустой мешок. Вот та, с которой он чуть не совершил ритуал,– другое дело. Впрочем, прерванный ритуал не значит – не совершенный. Пока нить не разорвана. Морри-разум отодвинул желание. Это желание принадлежало его предшественнику, друиду, изгнанному в нижние глубины Морри-алчущего. Сила. И Власть. Вот то, что по-настоящему важно.
– Нет,– сказал он порченой девице.– Не приму. Выйди.
Морри-разум изучал Каменный Лес, Город. И тут следовало поспешить, пока Город сам не начал изучать его.
Глава седьмая
Глеб Стежень
Все, что должно случиться, рано или поздно случается. Иначе говоря, чему быть, того не миновать. Глаза боятся, а руки делают.
Вместе с Кириллом мы вытащили тело из морозилки, перенесли в погреб и уложили на стол. Все продумано и взвешено. По эту сторону реальности не должно быть никаких сбоев и неопределенностей. Хватит того, что с той стороны.
Установленный в погребе кондиционер негромко ворчал. Сейчас, согласно программе, он держал температуру в минус четыре градуса, по холодному времени сбрасывая лишнее тепло в змеевик на кухне. Сделав дело, Кир молча ушел наверх. Он все понимал и, видно, охотно поменялся бы со мной местами. Но не мог. Кир ушел, а я остался.
Она была в одежде, и это не очень хорошо, поскольку поверхность тела прогревалась неравномерно. Если не смотреть на лицо, казалось, она просто свернулась калачиком и спит. Но это если не смотреть на лицо. А если смотреть… Белая, прихваченная изморозью кожа с темными крупинками налипшей земли… Неживая… От этого следовало отрешиться, и я отрешился. Навык перешагивания границы между человеком и телом внедряется в каждого медика еще на первом этапе обучения. Западный подход, который я всегда порицал. Сравнительно с подходом восточным. Но нынче это умение мне пригодилось. Мертвое лицо принадлежит телу, а не человеку.
Рядом со мной – фотография. То же лицо. Только загорелое, счастливое… Живое…
В последние часы я думал о ней непрерывно. Я представлял ее, слышал ее голос. Закрывая глаза и даже не закрывая их – видел ее улыбку. Если отрешиться от печальных обстоятельств, можно счесть ситуацию даже забавной. Полюбить женщину, которую никогда не видел живой? Причем не пятнадцатилетнему прыщавому мальчишке, а бородатому, тертому жизнью мужику? Вчера я прокручивал в уме всех женщин, которых имел счастье любить. Оказалось – не так уж много. Тех, кого любил, а не тех, кого имел. Это походило на пересмотр жизненных ценностей, которым в прежние времена мучил меня Сермаль. Но, в отличие от Сермалевых упражнений, итогом явилось не «очищение сердца», а бесконечная печаль. Спасибо Тебе, Господи, что в милосердии Своем Ты подарил мне…
…Сбоку, на табурете, стояла колба со спиртом. В спирте висел розовый растопыренный корень. Помощник.
А в узком фарфоровом стакане плавала в кислом молоке коричневая пыль. Бессмертный прах. Ключ. Жизнь и смерть. Жизнь и смерть – замерзшей девушке на столе. Возможно, жизнь и смерть мне, Глебу Стежню…
Кажется, я задремал. Когда очнулся, в подвале заметно потеплело. Я посмотрел на белое лицо и увидел, что изморозь сошла с кожи. Вместо нее поблескивали капельки влаги. Сколько прошло времени? Много. На термометре шесть градусов. Пора. Я встал и отправился в операционную. Следовало еще раз все проверить. У меня под рукой нет команды реаниматоров. Только пара полуквалифицированных рук по имени Кирилл. Этого хватит. Если я сам не оплошаю. Вернувшись, я скальпелем осторожно срезал влажную оттаявшую одежду. Распрямлять тело не стал, только подложил белый войлочный коврик.
82 
