Викентий Павлович и комиссар переглянулись. Оказывается, догадка Петрусенко была верна: теперь слова из телеграммы родителей Замятина казались понятны. Конечно же, они радовались, что их сын наконец обнаружился в Баден-Бадене, жил там какое-то время. Они думают, что его исчезновение – такое же, как и первое, по его собственной прихоти! Что ж, им неизвестны все обстоятельства дела…
Князю Томину они тоже не стали рассказывать, как и при каких обстоятельствах пропал Виктор Замятин. Князь ведь тоже очень обрадовался известию о племяннике. Его новое исчезновение теперь воспринимал почти шутливо.
– А что, может, Витенька и прав! – восклицал он. – Мы все его все еще мальчиком считаем, а ему уже двадцать восемь лет! И если, как вы говорите, с рассудком у него почти что все в порядке, то его можно понять! Опека, опека, постоянные наблюдения – ведь это так надоедает, так раздражает! Вот он и исчез. А потом вновь где-нибудь объявится! Пусть, пусть поживет самостоятельно, у него, видимо, это получается. Нехорошо только, что родителям не дает знать. Но тут ничего не поделаешь, они его так воспитали. Он хороший мальчик, добрый, но эгоистичный, это есть, признаю… Такой миляга! У меня, кстати, есть здесь его фотография, одна из последних.
– Где она у вас? – тут же спросил Петрусенко.
– На втором этаже, в номере. А что, хотите взглянуть?
– Мы бы не отказались… Нет-нет, князь, не торопитесь! Давайте спокойно закончим наш приятный завтрак, это ведь не к спеху…
Когда они кончали пить кофе, князь Томин поднялся:
– Подождите меня, господа, я быстро вернусь.
Он вернулся минут через семь. Протянул им небольшой литографический снимок очень хорошего качества – четкий, контрастный. Делали его, видимо, в специальной фотомастерской. В кресле с высокой резной спинкой сидела пожилая женщина с изысканной прической. Рядом, положив руку на спинку кресла и слегка наклонившись к женщине, стоял молодой человек, по виду – почти юноша. Невысокий, светловолосый, с легкой улыбкой на губах, опушенных негустыми усиками. Очень симпатичный…
Комиссар Эккель с интересом разглядывал фотографию. А Викентий Павлович с трудом сдержал возглас изумления. Он медленно поднял на князя вопросительные глаза, и тот сразу же ответил:
– Это моя сестра. Ну а это – как вы сами видите, Витенька. Что вы скажете – он сильно изменился?
Викентий Павлович пожал плечами.
– Да, немного есть, – ответил спокойно. Он уже взял себя в руки. – Вы позволите, князь, взять нам эту фотографию с собой? Я и комиссар обещаем, что вернем ее в целости и сохранности.
Он еще раз посмотрел на обаятельное лицо Виктора Замятина. Настоящего Виктора Замятина, а не того, которого знал он, с которым провел рядом не один день в пансионате «Целебные воды». Это был совсем другой человек!
12
Вот уже два раза Витенька Замятин ездил в Варшаву – погулять, развеяться. Профессор Круль сам предложил это, к большой радости молодого человека. В санатории были отличные условия не только для лечения, но и просто для жизни. Свой стадион с беговыми дорожками, разными турниками и лесенками, небольшой плавательный бассейн, библиотека, игровые комнаты – бильярд, кегельбан. Был даже бар, но в нем, конечно, подавались коктейли безалкогольные, кофе, соки… И все-таки это был закрытый мир, и когда к Замятину вернулась жизненная бодрость и здоровый рассудок, он стал этим миром тяготиться.
Родители привезли его в санаторную клинику Збигнева Круля в очень плохом состоянии – тяжелая депрессия, сменяющаяся приступами агрессии, буйства. Здесь его лечили и новейшими препаратами, и гипнозом, и сном, и специальным массажем. Профессор даже специальную художественную мастерскую оборудовал, где Витенька занимался своим любимым делом. И наконец наступил день, когда доктор сказал:
– Ну что ж, мой юный друг, пора вам возвращаться не только к жизни, но и в жизнь… Хотите съездить прогуляться в Варшаву? Я дам вам экипаж и, – прошу меня простить, – на первый случай сопровождающего, нашего сотрудника.
Психиатрический санаторий располагался в одном из пригородов, до самого города езды было минут тридцать. И вот уже дважды Витенька гулял по Варшаве… Витенька – так всегда все вокруг называли его: родители, родственники, друзья. Ему уже исполнилось двадцать восемь лет, но выглядел он гораздо моложе. Когда бывал здоров, его светлые глаза глядели на людей с такой прозрачной доверчивостью и простодушием, а улыбка казалась совсем мальчишеской! Вот почему он и оставался до этих лет все «Витенькой», даже сам привык называть себя так.