18 
* * *
Здравствуй, Германия. Мы подъезжаем к мосту, связывающему берега Рения. Я вижу правильно устроенные бревенчатые укрепления, высокий вал, который уже начал местами зарастать травой (недосмотр!), деревянный частокол и часовых на башенках в коротких плащах. Загорается утро. Еще засветло мы выехали из гостиницы в Могунтиакуме.
Я вижу надпись на каменном постаменте: «Провинция Германия, первый год Луция Валерия Мессалы Волеза и Гнея Корнелия Цинны Магнуса». Это консулы того времени, когда провинция была создана официально.
Я зеваю. От недосыпа болят глаза, в животе легкая слабость – ком снега, протаиваемый красным вином. Фалернское. Вчера я думал, что мы никогда не доедем. Прошло уже около недели, как я выехал из Рима – и отстоял посвящение в храме Януса. Ворота храма были открыты. Обычное дело. Их закрывают только в мирное время. Это случается настолько редко, что многие помнят лишь один год в консульство Августа…
Гусиная кровь и кровь быка застыли на моих щеках и лбу, стянули кожу. Я легат.
Я? Легат? Будь жив Луций, он бы оценил юмор ситуации.
Ворота еще закрыты. Я сижу, откинувшись на сиденье, зависнув на границе дремы и бодрствования. Наш маленький караван останавливается на границе между цивилизацией и варварством. Деревянные ворота, окованные позеленевшей бронзой, потемнели от времени – возможно, они стоят здесь с тех пор, как Друз Германик готовился к вторжению за Рений.
Один из рабов идет и стучит в деревянное било, подвешенное у ворот.
Спят, что ли? Долго не открывают. Наконец из боковой двери появляется декурион, заспанный, с опухшей рожей – судя по бледно-зеленому цвету туники, ауксиларий, из вспомогательной когорты. Широкий, белобрысый. Галл? Возможно. Он идет ко мне, едва волоча ноги. В прозрачном утреннем воздухе далеко разносится щебет птиц и далекое мычание коров, которых гонят на
выпас.
Кажется, проходит год. Я дремлю, декурион идет…
– Куда следуете? – спрашивает декурион на плохой латыни.
Он даже не надел панцирь, ладно хоть подпоясался… В глазах у него скука, а туника съехала на левое плечо. Ткань плохо прокрашена, разводы, швы взлохмачены.
– Как стоишь, – говорю я равнодушно, – перед легатом?
В глазах декуриона появляется огонек.
Когда-то Друз Германик выстроил вдоль всего римского берега Рения цепь укреплений и навел повсюду мосты. Друз вообще основательно подготовился к захвату Германии – настоящий полководец. Вдоль линии крепостей по его приказу построили военную дорогу. Теперь в самое краткое время войска могли прибыть туда, где требовалась помощь. С тех пор прошло пятнадцать лет. Германцы не стали спокойнее, я все чаще слышу это слово – фери. То есть дикари, варвары, которым никогда не принять римскую
культуру и не войти в состав Республики… вернее, владений Рима.
Думаю, это преувеличение. Квинтилий Вар уже второй год доказывает, что германцы вполне могут жить по «римскому праву» – и следовать законам. Мы не трогаем их священные рощи, не трогаем их вождей. Мы требуем немногого: налоги и рекруты. Германские вспомогательные когорты служат на рубежах Рима. У самого Августа две тысячи германских телохранителей – в составе преторианских когорт.
Все это я обдумывал во время долгого пути через Галлию и Белгику. Сейчас же я смотрю на вальяжного декуриона вспомогательной когорты и говорю:
– Как стоишь перед легатом?
Декурион выпрямляется – скорее, от удивления. В глазах мелькает огонек, тут же гаснет. Затем он видит мою легатскую перевязь: белые шнуры, золотые кисточки – она висит за моей спиной на стене повозки. И тут в голове декуриона что-то щелкает. Как щелкают игральные кости, когда на них выпадает шесть, шесть и шесть (не самое лучшее сочетание, но тоже ничего).
– Легат? – говорит он. Светлые брови поднимаются. – Легат Семнадцатого легиона? – уточняет он. Кулак к сердцу, и затем раскрытая ладонь летит вперед. Он вскидывает руку – воинское приветствие.
– Гай Деметрий Целест? – говорит он почтительно. – Вас тут третий день ждут.
И тут приходит моя очередь удивляться.
* * *
– Вас тут уже давно ждут, – повторяет декурион.
– Кто?
– Разрешите? – Он поворачивает голову и что-то кричит солдату, выглянувшему из башенки у ворот, по-галльски. Потом еще немного кричит и поворачивается ко мне.
Солдат кивает и исчезает в дверях. Декурион вытягивается.
– Вольно, – говорю я.
18 
