120 
– Кто болен? Возможно, вам пригодится моя помощь.
– Все, кроме меня, – сказал я, опустившись на ступеньку ниже.
– Тогда понятно, почему ни вокруг замка, ни внутри не видно слуг, – размышляя вслух, пробормотал Коль. – А граф тоже болен?
– Граф болен опаснее всех.
Я спустился еще на одну ступеньку. Мой тон стал резче и требовательнее:
– Герр Коль, многие уже умерли. Ради вашей же безопасности я вынужден просить вас немедленно покинуть замок!
Конечно, он уловил в моем голосе и панику, и подавленность. Любой другой на его месте понял бы, что я не шучу, и поторопился бы уехать. Но Коль расправил плечи, всем своим видом показывая, что никуда не поедет. Его упрямство не было дерзким или вызывающим, и все же я понял: выпроводить этого господина мне так просто не удастся. Непонятно почему, но он решил остаться.
– Я не боюсь болезни. Позвольте мне осмотреть графа.
Он говорил мягким, учтивым тоном, за которым скрывалась непреклонная решимость.
– Нет. Еще раз повторяю: вы должны немедленно уехать.
Я спустился к нему и взял за плечи, намереваясь силой выпроводить из замка. Но Коль был крупнее меня и вовсе не собирался подчиняться. Наша потасовка больше напоминала театральный поединок – никто из нас не хотел причинить другому вред. Кончилось тем, что Коль оказался на пару ступенек выше меня. В его руке застыл револьвер.
– Отведите меня к графу, – потребовал он, целясь мне в лоб.
У него были глаза человека, которому не чуждо сострадание. Я не верил, что он способен на жестокость. Он не был сумасшедшим. Похоже, им двигало какое-то отчаяние, по силе сравнимое с моим.
Я сел на ступеньку, уперся локтями в колени и... захохотал. Почему-то простая мысль: "Вот сейчас он меня убьет, договор разрушится, и моя семья будет спасена", – рассмешила меня до слез.
Герр Коль (сомневаюсь, что это его настоящее имя, ибо он говорил по-немецки с заметным акцентом) не стрелял. Он смотрел на мое истеричное веселье, которое удивило его ничуть не меньше, чем меня – наставленный револьвер.
– Что ж вы остановились? Убейте меня, и дело с концом, – начиная сердиться, потребовал я.
Я тут же прикусил язык, вспомнив, что спровоцированная смерть равнозначна самоубийству – она не разрушит, а только укрепит договор.
– Кто вы? – с искренним недоумением спросил Коль.
– Аркадий Цепеш, внучатый племянник графа. – Я опять засмеялся, и теперь мой смех больше напоминал отрывистый лай. – Точнее, его пра-пра-пра и так далее внук. Если я перечислю все "пра", у вас заболит голова.
– Вы должны отвести меня к графу.
Мой смех тут же оборвался.
– Не могу, даже если вы продырявите мне голову. Он спрятался.
Я понизил голос до шепота:
– Он – убийца, даже хуже, чем убийца. И потому вы должны немедленно отсюда уехать! Я прошу вас... Уезжайте! Иначе я не гарантирую вашу безопасность.
Глаза Коля за стеклами очков округлились от удивления. Я чувствовал: он мне поверил. Тем не менее он неподвижно стоял на ступеньках лестницы и продолжал целиться мне в лоб.
– Я не сомневаюсь в ваших словах, – спокойным голосом сказал Коль. – И не собираюсь причинять зло лично вам. Но я настаиваю...
– Домнуле! Домнуле!
Вниз по лестнице неслась Дуня. Темные волосы выбивались из-под платка, белый передник был в пятнах крови. Горничная была настолько взволнована, что даже не обратила внимания на незнакомца, наставившего револьвер на ее хозяина И то, что я сижу, скрючившись, на ступенях лестницы, тоже не удивило. Поскольку всю ночь и утро Дуне пришлось разговаривать с хозяйкой по-немецки, и ко мне она обратилась на этом же языке:
– На помощь! Ребенок перевернулся. Я не знаю, как развернуть его обратно. У госпожи идет кровь! Они оба могут умереть!
Страх и слезы в Дуниных глазах были настоящими. Забыв про дуло револьвера, наставленное мне в лоб, я вскочил и побежал наверх. Ни В., ни все демоны ада не могли бы сейчас меня удержать. Вскоре мы с Дуней уже были возле постели Мери.
Простыни вокруг моей жены были перепачканы кровью. Она находилась в полубессознательном состоянии. Меня испугала ее ужасающая бледность. Если бы Мери не шевельнулась и не застонала, я бы решил, что она мертва. Я опустился на колени и взял ее холодную руку. Мери даже не узнала меня, настолько ей было тяжело. Мне тоже было тяжело – от собственной беспомощности. Я глядел на посеревшие губы жены. Разговор с Колем полностью выветрился у меня из головы. Я даже не сообразил, что назойливый гость последовал за нами. Потом я услышал его ровный, уверенный голос, велевший Дуне:
120 
