очень нудно 
52 
Потом несколько женщин осторожно подняли ее с гроба, помогли встать на ноги и отвели в сторону, чтобы священник мог отпеть усопшего. Он встал позади надгробного камня и прочел пятидесятый псалом, после чего приступил к отпеванию. Приятным, мелодичным голосом он произносил ритуальные фразы, то повышая, то понижая интонацию. Там, где это требовалось, крестьянки ему подпевали. Затем гроб опустили в могилу, и каждый бросил туда горсть земли и цветок шиповника Я вспомнил о прекрасных алых розах, которыми была украшена отцовская ниша в фамильном склепе... и о пряном аромате, ударившем мне в нос на следующий день, когда я увидел на мраморном полу их растоптанные лепестки.
Когда отпевание закончилось и крестьяне стали расходиться, многие норовили обойти меня как можно дальше, при этом они крестились, затем растопыривали указательный и средний пальцы и тыкали в мою сторону. Таким образом они надеялись защититься от "дурного глаза". Одна из женщин, шедшая рядом с Машикой Ивановной, поравнявшись со мной, даже зашипела. Такое отношение озадачило и несколько рассердило меня, ведь я не сделал этим людям ничего плохого. Только Машика Ивановна с красным, опухшим от слез лицом подошла ко мне и тепло пожала руку.
Мы обнялись, словно родственники, давно не видевшие друг друга... Сейчас, когда я пишу эти строки, мое поведение кажется мне странным и неуместным, но в тот момент я испытывал к ней по-настоящему родственные чувства, какие питаю к дяде или Жужанне.
Не выпуская моих рук, Машика Ивановна отодвинулась, посмотрела на меня и печально, совсем по-матерински, сказала:
– Аркадий Петрович! Как хорошо, что вы пришли. Я вам так благодарна. Хоть посмотрю на вас еще раз!
В ее последней фразе было столько обреченности, что я насторожился и поспешил ответить:
– Ты еще много раз увидишь меня в замке.
Машика Ивановна плотно сжала губы и покачала головой. В ее глазах вспыхнул знакомый страх. Впервые я увидел его в отцовском кабинете, когда она испугалась внезапного появления Ласло.
– Нет, – тихо возразила она. – Больше я туда не вернусь.
– Машика Ивановна, я понимаю, тебе сейчас не до чего. Но пройдет неделя-другая, ты оправишься от своего горя и вернешься на работу. Кроме тебя, у меня там нет настоящих друзей.
Я осторожно разжал ее руки, потом достал большое золотое распятие с цепочкой, которое вчера вечером забрал из комнаты для гостей. Я отдал распятие Машике Ивановне. Она нахмурилась.
– Джеффрису оно не понадобится, – объяснил я и, понизив голос, добавил: – Он исчез.
– Ой, Аркадий! – воскликнула Машика Ивановна, от горя забыв про свою обыкновенную учтивость. – Неужели вы до сих пор не поняли?
Она торопливо оглянулась на женщин, ожидавших ее поодаль. Словно боясь, что нас могут подслушать, она наклонилась ко мне и зашептала:
– Мне теперь все равно, что будет со мною. Я потеряла двух самых дорогих людей. Ближе их у меня никого не было. И мне уже безразлично, буду ли я жить или тоже умру. Но я боюсь за вас, вашу жену и ребенка...
Неужели она думает, что Мери грозит опасность? Сердце у меня забилось.
– Машика, а чего именно ты боишься? Что кто-то причинит нам вред?
"Ласло, – тут же подумалось мне. – Она знает, что он – убийца".
Ее ответ меня ошеломил.
– Я не про телесный вред. Куда хуже, когда калечат душу.
Машика Ивановна горько заплакала. Сквозь ее всхлипывания я разобрал:
– Я достаточно натерпелась. Теперь я хочу только умереть.
– Машика, ты не должна говорить таких слов.
Будто не слыша меня, она протянула ко мне руки и нежно погладила по щекам.
– Вы – как ваш отец в молодости. Он тоже верил в добро и справедливость... Нет, наверное, уже поздно. Слишком поздно.
– Я не понимаю, о чем ты, – пробормотал я и сразу же замолчал, опасаясь пропустить нечто важное.
– Договор, Аркадий Петрович! Договор! Приходите ко мне днем, когда он спит. Здесь говорить опасно: слишком много ушей, да и доносчиков тоже хватает. Сегодня, однако, не получится: у меня будет полно народу. Но не мешкайте, приходите завтра или послезавтра. И вот еще что...
Ее голос превратился в едва различимый шепот.
– Сын оставил для вас письмо. Он знал, что его час близок, и написал вам. Но никому не говорите об этом. Поклянитесь, что не скажете. Только обязательно приходите!
В ее голосе звучала непривычная требовательность, но смысл предостережения оставался мне непонятен.
– Скажи, Машика, почему я должен клясться?
52 
