очень нудно 
28 
Мы почти были у цели, когда Беда выкрутилась из моих рук и прошептала:
– Смотри!
В тусклом свете жёлтого фонаря, освещавшего стоянку перед кафе, я увидел знакомую японку с грязными номерами и наглухо тонированными стёклами. Она притулилась в кустах, рядом с фурой, на которой, видимо, приехали дальнобойщики. Мы бы ни за что не заметили эту «Тойоту», но в момент, когда я подсаживал Элку в автобус, фура вдруг тронулась и медленно поехала в сторону трассы.
Я протрезвел мгновенно.
– Летучий голландец, – пробормотал я.
– Скорей уж летучий японец, – поправила меня Беда, подходя к машине. – Как ты думаешь, это опять совпадение?!
– А мы сейчас узнаем! – Я со всего маху пнул японку по колесу в расчёте, что взвоет сигнализация, прибежит хозяин, и я с ним поговорю по душам. Но у машины вдруг завёлся движок, и она рванула с места, чуть не сбив Элку. Беда в последний момент успела отскочить в сторону.
«Тойота-Авенсис» на бешеной скорости выскочила на трассу, без торможения, с визгом колёс и заносом повернула в сторону Барнаула, и… ушла в точку.
– Ну ни фига себе, – только и смог сказать я. – Там кто-то сидел за рулём!
– Ну да, если только она не ездит сама по себе, – запыхавшись, сказала Элка. – Зачем ты пнул колесо?! Сигнализация же не горела!
– Он чуть не сбил тебя!
– Может, просто испугался, приняв нас в темноте за бандитов?
– Слишком много «может». Почему он сидел за рулём, а не в кафе? Почему прятался в кустах, за фурой?! Почему…
– Слушай, пойдём в кафе и узнаем у официанта, кто кроме нас заходил в заведение!
– Пойдём! – Я схватил её за руку, и мы побежали.
У входа в «Ням-ням», в зарослях сирени, кто-то возился, сопел и постанывал. Вряд ли это имело к нам отношение, но в свете последних событий я стал подозрителен, поэтому, тормознув Элку, тихонько раздвинул ветки, подсвечивая себе фонариком, который был у меня в мобильнике.
То, что я увидел, потрясло меня больше, чем два убийства в интернатах, чем пропажа денег, чем «Тойота» в кустах. В зарослях сирени самозабвенно, неистово целовались Викторина и Ганс. Даже при таком освещении было видно, что щёки у Викторины красные, что блузка расстёгнута, а Ганс поспешно и неумело пытается разобраться с оставшимися пуговицами.
Я отступил назад и погасил фонарик. Слов у меня не было. Я опять созрел для приёма внутрь водки, причём не в медицинских дозах, а в настоящих, от которых наутро не помнишь, кто ты и как тебя звать.
Беда тычками в спину оттеснила меня к дверям заведения. Мы зашли в узкий и тёмный тамбур, разделяющий кухню и зал.
– Что это было? – как последний дурак спросил я у Элки.
– Что, что… Вот уж не думала, что в вашей школе процветает такой разврат! Ганс, конечно же, совсем большой мальчик, но Викторина-то, Викторина! А стоит из себя праведницу! Бедный Марик!
– Уволю её прямо сейчас! – заорал я и бросился было назад, к кустам, но Элка преградила мне путь.
– Перестань, Бизя! Все взрослые люди. Сколько лет этому Гаспаряну? Семнадцать?! Да он здоровый, полноценный мужик! Плюс делай скидку на его горячую армянскую кровь. Боюсь, что жертва в этом любовном тандеме не он, а бедная, серая мышь Викторина. Зря ты ей дал напиться.
– Как она может? – возмутился я. – Она же учитель!
– Прежде всего, она женщина. А Ганс красавчик. Её можно понять.
– Он ребёнок!
– В каком месте?!
– В голове. В мозгах! И потом… как же Марик?!
– Марик далеко, а Ганс рядом, под боком. Вряд ли у Марика такой темперамент, такое молодое красивое тело и такая жажда познания. Всё просто.
– Просто?! Элка, ты так говоришь, будто сама сто раз побывала в такой ситуации, когда Марик за сто километров, когда под боком молодое горячее армянское тело и когда…
– Идиот!! Это моя профессия – лезть в чужую шкуру и пытаться понять чужие мысли, если ты не заметил. Иначе, как бы я писала романы?
– Как?! – У меня мозги зашкалило от её логики.
– Пошли, поговорим с официантом. Может, он знает, кто был за рулём японца?
– Пошли, – сказал я, думая только о том, почему Беда пытается оправдать поступок Викторины.
Не потому ли что способна на такое сама?!.
Эта мысль была самая непереносимая из всех мыслей, лезших в мою пьяную голову. Она давила на виски и отдавалась тупой болью в затылке.
На кухне воняло хлоркой и пережаренным луком. Парень, который приносил нам еду, сидел на перевёрнутом баке с надписью «Соль» и курил. Судя по блуждающему взгляду и наслаждению, с которым он затягивался, курил он «косяк». Это подозрение подтвердилось тем, что увидев нас, повар и официант в одном лице быстро отбросил окурок за спину.
28 
