очень нудно 
40 
Я вернулся в квартиру.
Я выхлебал немереное количество кофе, думая, что делать дальше и как дальше жить. Вернуться в сарай? Остаться здесь? Плюнуть на все и уехать в Марбелью, пока Возлюбленный не заложил, чей «ствол» болтался у него в кармане?
Я пил и пил крепкий кофе без сахара. Мне было горько, тоскливо и одиноко, как провинциальной стареющей барышне, так и не дождавшейся своего принца, своего звездного часа.
Позвоню своему богатею-деду, попрошу у него денег на билет, на визу, на загранпаспорт, уеду, умчусь в теплые, благодатные края и пусть Беда кусает свои острые локти, что не вцепилась мне в штаны, чтобы удержать возле себя. Уеду. Захотелось пустить скупую мужскую слезу.
Нет, не уеду. Разве найдешь в Марбелье такую дуру, которая, обкурившись халявной травы, уйдет на угнанной тачке с простреленным колесом от погони, протаранив два «Урала»? Глянь налево, глянь направо, нет ли русского «Урала».
Уеду. Найду полнокровную, плодовитую испанку, женюсь, и в испанской школе буду учить испанских детей… чему? Истории русского отечества? Приемам рукопашного боя? Основам безопасности их жизнедеятельности?
Нет, не уеду. Завтра урок автомеханики, пацаны ждут его с трепетом, а больше ни один дурак в городе не будет преподавать автомеханику на общественных началах.
Я откопал в шкафу у Ильича бутылку коньяка и, нарушая свои принципы, сделал два больших глотка прямо из горла. В последнее время я только и делаю, что нарушаю свои принципы. Стало полегче, но только телу, в душе продолжала противно играть отсыревшая скрипка в неумелых руках.
Я открыл кошелек и пересчитал в нем деньги. Вместе с мелочью оказалось ровно пятьсот рублей. Я еще раз обдумал свой замысел, родившийся под влиянием коньяка, и решил, что с такими деньгами можно попробовать его осуществить.
Я доехал до ближайшего супермаркета, и в живописном, благоухающем лоточке со скучающей продавщицей, стал выбирать цветы. Их было много, от них рябило в глазах и одуряюще пахло, но самое поганое было в том, что я совершенно в них не разбирался. Абсолютно. То есть, розу от одуванчика я бы, конечно, отличил, но это изобилие сбило меня с толку.
— Вам для жены или подруги? — оживилась продавщица с внешностью продавщицы.
— Для ведьмы, — сострил я, но она не удивилась, а сунула мне в нос три бордовые розы — мрачные, почти черные, колючие, наглые и напряжные.
— Сколько? — я достал кошелек.
— Шестьсот.
Я убрал кошелек.
— Скину, — не сдалась продавщица.
Я достал кошелек.
— Пятьсот пятьдесят.
Я вздохнул и убрал кошелек.
— Пятьсот, — прощупала она почву, но я не сдался.
— Четыреста восемьдесят, больше не могу, — сказала она.
— Я тоже не могу, — я протянул ей деньги, без мелочи ровно четыреста восемьдесят рублей.
Я спрятал розы под куртку и начал заучивать текст.
«Я знаю, что ты ненавидишь цветочки, но мужики, когда мирятся, дарят цветы. Поэтому получи свою порцию и только попробуй спустить меня с лестницы. Я с тобой справлюсь, скручу, свяжу, и останусь жить рядом с тобой. Я знаю, что все, что я могу тебе дать — все равно всегда мало. Я знаю, что ты без меня проживешь. Я знаю, что все теплые слова для тебя — слюни и сопли, поэтому я не буду их говорить. Хочешь, поедем в Марбелью, ведь что может быть круче…»
Это был не очень хороший текст, но другого я придумать не мог и выучил этот, как трудный урок. Пока коньяк еще бродил по мозгам, я решил к ней поехать.
«Я знаю, что ты ненавидишь цветочки, но мужики, когда мирятся… поэтому получи свою порцию… скручу, свяжу, но останусь жить рядом…»
Я твердил про себя это, пока ехал, я не хотел бы сбиться при ней, потому что если собьюсь, то сначала уже не начну.
Дверь открылась, и в темноте коридора обозначился ее высокий силуэт.
— Я знаю, что ты ненавидишь цветочки, но мужикам когда хочется, скручу и свяжу, только попробуй спустить меня с лестницы, слюни и сопли — получай свою порцию! — Я с размаху прямой правой воткнул ей букет в лицо. — Хочешь, поедем в Марбелью, — вспомнил я, — только мне не фиг там делать.
— Ой! — вскрикнул силуэт мужским голосом. — Больно шипами по морде!
Из этого я понял только одно — у Беды в квартире мужик. Я не стал долго думать на эту тему, просто размахнулся и вмазал ему свободной левой рукой туда, куда только что сунул цветы. Послышался грохот и дружный женский визг. В коридоре зажегся свет, там обозначилась толпа народа, среди которой не было Элки. На полу, с изумрудного цвета лицом, лежал Женька Возлюбленный, на груди у него красовались три бордовые розы. Над ним склонилась Салима в красном фартуке, рядом стояла крупная женщина восточной наружности и с нескрываемым ужасом смотрела на меня.
40 
