Последние отзывы

  64  

— Извините! — крикнул я. — Мне бы кого-нибудь из квартиры триста пятьдесят!

— Ой! Да нет там никого, — миролюбиво объяснил невидимый дядька. — Они к девяти приходят, а в двенадцать все уходят.

— Куда?

— Что, куда?

— Уходят куда?

— Помилуйте, откуда же я знаю? Квартиру цыгане снимают. Кочуют они. Вы не цыган, простите?

— Я не цыган.

— А чем это вы там шумите?

Я не заметил, как он спустился и теперь стоял на площадке между первым и вторым этажом. Мужик находился в освещенном квадрате и рассматривал мою руку, сжимавшую пистолет. У него был щуплый голый торс, а ниже — пресловутые кальсоны с оттянутыми коленками.

— А чем это вы там шумите? И запах такой… как на учениях с боевым оружием!

Откуда, интересно, этот хлюпик знает, как пахнет на учениях?

Он спустился, прищурился, пригнулся и в упор уставился на мой пистолет.

— Ой, — сказал он. И шепотом вдруг добавил: — Вы знаете, давно пора ликвидировать этот притон!

Я понятия не имел, что делать дальше. Последняя зацепка оказалась пустышкой. Мужик протянул мне вдруг худую ручонку.

— Плюшко. Александр Григорьевич. Старший научный сотрудник. Бывший.

Я не ожидал, что он будет знакомиться, сунул пистолет в карман и от удивления тоже зачем-то протянул ему руку:

— Сазонов Глеб Сергеевич, школьный учитель. После всего, что случилось, наверное, тоже бывший.

— Пойдемте ко мне, — зашептал мужик, — а то соседи, небось, к дверям припали. Милицию, конечно, не вызовут, все знают — милиция от этой гадкой квартиры мзду получает, но все равно, пойдемте. — Он настойчиво потянул меня за руку на второй этаж.

— Раздевайтесь, — шепнул он, когда мы зашли в распахнутую дверь его квартиры, и начал стягивать с меня куртку.

И тут на голову мне что-то обрушилось. Что-то мягкое, теплое, тяжелое и очень колючее. По лицу полоснули ножами, от неожиданности я заорал и решил, что попался, как последний дурак. Этот хмырь — цыганский барон, содержатель притона. Он взял меня голыми руками, и держит теперь, ухмыляясь, мою куртку с оружием в кармане. По лицу хлынула кровь, я кулаком отбил то, что в меня бросили. Оно вдруг хрипло, надрывно заорало и плюхнулось на пол серым полосатым мешком.

— Брысь! — затопал ногами бывший научный сотрудник и пинком отправил орущий мешок из коридора в комнату.

— Ой, как нехорошо получилось! Это Барсик. Он на вешалке сидел. У него после кастрации сильно испортился характер. В ванную, в ванную! Смойте кровь, я сейчас принесу йод! — Он помчался на кухню, а я шагнул в тесную ванную с оббитым кафелем и пожелтевшей сантехникой. Холодной воды почему-то не было, из крана хлестал только кипяток.

Значит, он не цыганский барон, а, действительно, научный сотрудник со своим шизанутым котом. Меня десять раз за этот вечер могли убить, я мог сорваться с крыши, но в результате мне разодрал лицо подлый кастрированный кот.

— Ой, — прибежал Плюшко. В одной руке он держал пузырек с йодом, в другой кусок ваты. — Как нехорошо получилось! У нас холодную воду ровно в двенадцать выключают. Даже смешно — цыгане уходят, и воду отключают одновременно! Как сговорились! Остается один кипяток.

— Я понял, — я закрутил кран, взял у него вату и промокнул царапины. Йодом я не воспользовался, не хватало еще выглядеть клоуном с разрисованной мордой.

— Это Барсик. Он терпеть не может посторонних.

— Я понял.

— Вы, наверное, удивлены, что я не побоялся вас позвать в квартиру?

Я пожал плечами.

— Ну, может, вам и все равно, но я объясню. Пойдемте на кухню.

Мы прошли на крошечную кухню, обставленную не лучше моего сарая.

Плюшко налил мне жиденький чаек, заварив его прямо в высоком стакане с отбитым краем. Заварка хаотично плавала и набухала причудливыми лохмотьями, а я думал о том, что у меня не осталось больше никаких вариантов, где искать Элку.

— Понимаете, от меня недавно ушла жена.

Ясно, мужику тошно, не с кем поговорить, и он готов скоротать ночь даже с жутким громилой, который расстреливает соседскую дверь.

— Понимаю, — кивнул я. — Меня тоже недавно того… жена бросила.

Зачем я пошел за ним, как корова за пастухом?

— А меня еще и с работы уволили, представляете? — Плюшко словно обрадовался, что он не одинок в своих несчастьях. — Я попал под сокращение! Наш НИИ совсем развалился, остаются только родственники и знакомые начальства, а у меня отродясь никакого блата…

  64