очень нудно 
98 
— Ленка, ты же знаешь, что по роду работы я всегда ковыряюсь в делах, в которых не стоит ковыряться.
— Да уж, — засмеялась Ленка. Кажется, она мне поверила и была счастлива, что лично ей ничего не грозит. — Элка, а ты мне теперь за ковер должна! Он был почти новый.
Все воскресенье я проторчала на работе. В редакции никого не было, и я весь день просидела за компьютером, раскладывая пасьянс за пасьянсом. Весь день я пыталась честно ответить себе на вопрос: действительно ли я верю, что стреляли в меня, а не в Ленку. Я снова и снова взвешивала все «за» и «против», и каждый раз приходила к выводу — никаких «против» нет, есть только «за».
У Ленки был маленький, но стабильный бизнес, она никогда никому не переходила дорогу, вела замкнутый образ жизни и выделялась только своими чудачествами вроде тех, что могла облить шубу бензином, или начать марать свой ковер кислой капустой. У Ленки не было друзей, но и врагов не было, она не нужна была никому, даже… баптистам. В нее некому было стрелять. Зато в меня… Кто только не мог мечтать продырявить мне дубленку!
Этого могли хотеть те, кто узнал, что я очень интересуюсь делом Грибанова; те, кто мог знать, что кейс у Бизона и я не упущу возможности придать огласке компромат на все крупнейшие страховые компании города; мне могли мстить оставшиеся на свободе люди наркобарона Якова — ведь не всех же мы упрятали за решетку! В меня могли стрелять люди Гона, чтобы отомстить Бизе за нетрудоспособность шефа, в конце концов, меня могла ненавидеть какая-нибудь истеричная, длинноволосая учительница, имеющая серьезные виды на «супербизона» Глеба Сазонова и считающая, что именно я — помеха для ее счастья. Доходя до этого места, я пела песенку про «Муси-пуси», и опять начинала сначала.
Ленка не нужна даже баптистам. Мне могли мстить за копание в деле Грибанова, за компромат в кейсе, за угон машины у Гона, за то, что Гон на больничной койке, за ликвидацию наркопритона, за то, что как мы с Бизоном ни ссоримся, нас тянет друг к другу, как… — чего там друг к другу тянет? — магнит к холодильнику. Белому, старому, и абсолютно пустому. Муси-пуси.
Я думала и думала, почти физически ощущая, как мозги ворочаются в голове. Я сказала Бизону, что опять возьмусь за дело Грибанова, и это было правдой. Завтра опять примусь за «разработку» идеи, что убийство парня — месть его отцу, высокопоставленному чиновнику, который сумел монополизировать семейный бизнес. Пока это единственная ниточка.
Жаль, с кейсом не получилось. Там материала на десять статей — фотографии и копии документов, кассеты с переговорами. Бизя, кретин, уперся, а ведь ему все равно что-то надо делать с этим кейсом. Компромат сослужит благородную службу, если его предать огласке. Мои статейки бы как гнойник вскрыли гнилую систему «откатов». Бизнес должен быть честным. Деньги нужно зарабатывать, а не «уводить». Уж я бы смогла об этом написать! Муси-пуси… А Ленка не нужна даже баптистам.
Я почему-то заснула и проснулась от назойливого пиликанья, точно воспроизводившего еврейскую мелодию «Семь сорок». Прошла почти минута, прежде чем я сообразила, что мотивчик раздается из кармана моей дубленки, а исполняет ее мобильник, который я вчера забрала у Бизона. Мой сотовый остался в цыганском логове, а без связи мне еще хуже, чем без колес.
— Да! — рявкнула я, в полной уверенности, что это Бизя звонит выяснить отношения.
На том конце повисло молчание, и оно мне не понравилось.
— Ты кто? — спросил, наконец, жесткий мужской голос.
— Дед Пихто, — объяснила я любопытному.
— Ты откуда, матрешка?!
— От верблюда, — заело меня на банальностях.
— Ясно, — усмехнулся голос. — Телефон по наследству достался? Мои соболезнования, барышня. Я пришлю венок на могилу твоего любимого.
— Ты, урод! — заорала я. — Мой любимый жив-здоров, и еще выпьет на твоих похоронах! — Я напела ему «Семь сорок», просто так, чтобы он не думал, что меня напугал.
— Не понял, — сказал голос, но я не стала слушать, чего он там не понял, и нажала отбой.
Бизя полный кретин, что не отдал мне кейс. Предав компромат огласке, можно было бы обезопасить себя от таких уродов. Убивать за то, что уже предано огласке, не имеет никакого смысла…
Черт, а может, он не так уж жив и здоров? Я набрала номер квартиры Ильича и заспанный, без тени страдания голос произнес:
— Внимательно.
— Решительно, — буркнула я и швырнула трубку.
98 
