Последние отзывы

  104  

Жанна сидела подле меня, а Генрих навестил меня в начале процесса. Он брал меня за руки, когда схватки усиливались, подбадривал на протяжении долгого утра и весь жаркий летний полдень. Все притворялись, что муки, которые я испытываю, не предвещают ничего страшного. Дело, мол, в том, что я жду не одного ребенка, а двух. До сих пор самые продолжительные роды длились у меня десять часов, но сейчас прошли десять часов, двенадцать — никакого прогресса. Всеобщее беспокойство усилилось. Когда стемнело и зажгли лампы, я уже не могла делать веселое лицо. Генрих беспомощно мерил шагами комнату, я чувствовала, что раздражаюсь, и попросила его уйти. Как только он удалился, я отдалась боли и почти не ощущала мягких благоухающих рук Жанны. По распоряжению акушерки она прикладывала мне холодные компрессы. Я потеряла сознание, потом очнулась.

Виктория родилась на рассвете после тридцати шести часов схваток. Она была слабой и серой, крик ее был еле слышен, однако ее появление обрадовало Жанну и акушерку. Они решили, что настал конец моим мучениям. Однако это был лишь проблеск надежды, потому что дикая боль снова вернулась.

Я стала бредить. Звала тетю Клариссу, сестру Николетту, покойную мать и Руджиери. Видимо, позвала и Жанну, потому что, когда очнулась, она сжимала мою потную ладонь.

В узкой щели в центре бархатных драпировок светился затухающий оранжевый свет. Я чувствовала быстрое дыхание акушерки возле моих ног и знакомый запах духов, слышала тихий плач. Я хотела сказать Жанне, что дам второй девочке ее имя, но обнаружила, что не могу вымолвить ни слова.

Лампа осветила изгиб щеки Жанны, спутанные кудри на ее виске превратились в сияющий нимб. Она говорила строгим голосом, словно объясняла трудную задачу неразумному ребенку.

— Катрин, акушерка должна вынуть ребенка, речь идет о твоей жизни. Сожми мою руку, можешь кричать. Все будет быстро.

Вцепившись в Жанну, я сжала зубы. Ловкие пальцы акушерки добавили мне боли, нащупав внутри меня дитя.

Ее руки вошли в меня и взялись за маленькие ножки. Я услышала — нет, почувствовала — хруст крошечных костей и заорала, поняв, что маленькая девочка еще жива, а они ее убивают, чтобы спасти меня. Я билась, визжала и колотила женщин, а они плакали и держали меня.

Я причитала, что Господь наказывает меня, ведь я купила своих детей с помощью темной магии. Я молила Жанну позволить мне умереть в искупление грехов. Я просила ее пойти к Руджиери и заставить его снять заклинание.

Дальше я ничего не помню.

Малютка Жанна сразу отошла в мир иной в результате повреждений, нанесенных акушеркой. Две недели я пролежала в горячке, а когда поднялась, узнала, что выжившая Виктория, близнец Жанны, погибает.

Я отправилась к своей крошечной задыхающейся дочке. Три дня я находилась в детской, держала Викторию на руках и смотрела в желтое личико; мое сердце таяло и переливало в малышку всю любовь. Я шептала извинения в ее прелестное крошечное ушко, просила у нее прощения. Она испустила последний вдох, когда к нам подошел ее отец.

Несколько часов я провела у тела младенца. Никто меня не беспокоил, даже король.

В своем горе я не видела света, не слышала легких шагов по мрамору. Но когда открылась дверь детской, я почувствовала, что кто-то направляется ко мне. Я повернула голову и увидела Генриха Наваррского, которому тогда было два с половиной года. Он потянул меня за рукав. Я взглянула на его темные кудряшки, на тревожно сморщившийся лобик.

— Тетя Катрин, — прошептал он. — Милая тетя, не печальтесь.

— Но я должна печалиться, — объяснила я. — Твоя маленькая кузина Виктория умерла.

— А! — отозвался он, обдумывая мои слова и топчась на месте. — Но она нас не знала, на небесах она даже не будет по нам скучать.

В ответ на это я разразилась слезами. Испугавшись, Генрих воскликнул со всей серьезностью:

— Бедная тетя! Я могу притвориться ребенком, которого вы потеряли. И обещаю, что буду вести себя хорошо.

Я обняла его и сказала:

— Мой маленький Анри. Мой дорогой, мой родной.

На следующий день Руджиери прислал мне свои соболезнования, как и тысяча других людей, однако я отказывалась принимать кого-либо. Вместо этого я позвала в свой кабинет мадам Гонди и продиктовала послание Мишелю Нострадамусу.

Через несколько недель я получила от него письмо. Мне снова стали сниться сны.

ГЛАВА 28

Я встретила великого пророка Нострадамуса как дорогого друга или родственника — неформально, в своем удобном аванзале. Я отпустила всех, даже мадам Гонди, и сидела одна. Дверь распахнулась, впуская гостя.

  104