очень нудно 
27 
Элегантный почерк Клариссы вызвал у меня сильное желание ее увидеть, но вскоре я отвлеклась на яблоки и блюдо с сосисками. После еды я опустилась в горячую ванну. Барбара вымыла мне волосы и утопила последних вшей монастыря Святой Катерины. Когда я выкупалась, она укутала меня тонкими шерстяными шалями, оберегая от простуды.
Жизнь в монастыре ле Мюрате протекала приятно. Каждое утро и по вечерам я сидела с монахинями в трапезной, пила хорошее вино и ела хорошую еду, часто на столе бывало мясо и выпечка. Сестра Николетта обращалась со мной, как с любимой внучкой, постоянно приносила засахаренные фрукты и орехи, а иногда — яркую ленту в волосы. Она, как и другие монахини, разрешала мне бегать по монастырю.
Я старалась оправдывать их доверие. По утрам посещала мессу, а потом вместе с Николеттой шла в комнату, где сестры занимались рукоделием; многие из них делали чудесные вышивки. Сестра Николетта, например, без предварительного рисунка могла вышить на полотне чудного ягненка, держащего знамя с крестом, или Святого Духа в виде голубя, спускающегося с небес.
В то первое утро меня представили монашкам. Второй по положению после аббатисы была сестра Антония — высокая, стройная немолодая женщина. Сестра Мария-Елена, испанка, обладала ангельским голосом и солировала на хорах. Пансионерка Маддалена, пятью годами старше меня, с падающими на плечи каштановыми волосами, была из рода Торнабуони, семьи, породившей мать Лоренцо Великолепного. Сестра Рафаэла имела талант художницы; она украшала законченные рукописи восхитительными рисунками. Познакомилась я и с сестрой Пиппой, красивой молодой женщиной с рыжими бровями и светло-зелеными глазами. В обрамлении белого чепца и черной вуали ее лицо казалось очень выразительным. В тот момент, когда нас представляли друг другу, на ее щеках и шее вспыхнул румянец. Я подумала, что это от застенчивости, но тут поймала выражение лица ее постоянной тени, смуглой сестры Лизабетты, в глазах которой я прочла откровенную ненависть.
Тем утром, сидя на подушке, я смотрела из большого окна на увядший сад и наслаждалась веселым треском поленьев в камине. Николетта принесла мне шелковые нитки, иголку и ножницы. Она показала, как вдевать нитку в иголку, и сделала первые стежки на платке, который принесла мне для практики. Вскоре сестры начали шептаться. Эти звуки меня успокаивали, пока я не услышала вопрос сестры Пиппы:
— Почему она должна ходить так свободно? В конце концов, она арестована.
Лизабетта тут же сказала:
— Возле ее спальни прошлой ночью не стояла охрана. Она спокойно могла бы сбежать.
Сестра Николетта бросила на колени кусок парчи, на которой делала вышивку, и строго произнесла:
— Она ребенок, которому выпали ужасные испытания. И не стоит о них напоминать.
Шея и щеки Пиппы сделались пунцовыми. Больше эту тему никто не поднимал. Вскоре я узнала, что Пиппа и Лизабетта вышли из семей, принадлежащих к Народной партии — самой радикальной фракции в новом правительстве.
Дважды в неделю мать Джустина приводила меня в свою комфортабельную келью, где лично учила этикету. Она не забывала о том, что я герцогиня и мне уготована роль правительницы Флоренции. Тогда я тоже начала понимать: многие в городе не оставили надежду на то, что Медичи вернутся к власти. Джустина учила меня держаться за столом, вести беседу, правильно обращаться к королям, королевам и к моему дяде, Папе Клименту.
Сестра Маддалена тоже давала мне уроки. Кроме того, я занималась французским языком с сестрой Розалиной. Французский посол наносил мне регулярные визиты и докладывал обо мне королю Франциску. Во время первого урока я чувствовала себя не в своей тарелке и не понимала, почему сестра Розалина обращается ко мне «Катрин». Однажды таким именем по рассеянности назвал меня Руджиери, этим же именем называл меня окровавленный человек в ночном кошмаре.
В монастыре ле Мюрате я вновь стала страдать от ночных кошмаров. Я не могла понять, в чем дело, пока не вспомнила слова Козимо.
«Марс находится в вашем двенадцатом доме, доме прячущихся врагов и снов».
Я поклялась никогда не разлучаться с талисманом. Надеялась на него, на Козимо и на перемену в своей жизни.
«В вашем гороскопе много ужасных препятствий, а сейчас — первое. Я сделаю так, чтобы вы его пережили».
Судьба вернула мне Фичино и талисман. Такими дарами я не могла пренебречь. По вечерам при свете лампы я вчитывалась в «De Vita Coelitus Comparanda». Дальнейшее исследование книжных полок в комнате открыло для меня еще один подарок: рядом с Фичино стоял древний на вид томик, озаглавленный «Книга наставлений по основам искусства астрологии». Автором являлся араб по имени Аль-Бируни.[8]
27 
