очень нудно 
57 
— Все у нас изменилось, — сказал блондин. — Вы должны бы это знать. Сегодня утром начнется новое расследование. С вас никто никогда не снимал показаний. Вы никогда не задерживались милицией. Офицера, допрашивавшего вас, повысили и перевели в другое место — уже сейчас, когда мы с вами разговариваем, он летит военным транспортным самолетом в Магадан.
— В Магадан? — Ведь это на восточной окраине Сибири, в четырех тысячах миль отсюда.
— О, мы вернем его, — небрежно заметил русский, — когда все уляжется. Мы не хотим, чтобы московские журналисты налетели, как стая волков. Получилось бы не совсем ловко. Теперь должен вам сказать: мы ничего не можем сделать, чтобы помешать вам опубликовать за границей вашу версию происшедшего. Но официального подтверждения отсюда не поступит, понятно? Скорее, наоборот. Мы оставляем за собой право опубликовать наше описание вашей деятельности, где мотивы ваших поступков будут выглядеть совсем иначе. Например: вы были арестованы в зоопарке за приставание к детям — дочерям одного из моих людей. Или же мы подобрали вас пьяным на Смоленской набережной, где вы мочились в реку, и вас пришлось запереть в камеру за непристойное и агрессивное поведение.
— Никто этому не поверит, — сказал Келсо, пытаясь в последний раз изобразить возмущение. Но, конечно же, поверят. Он хоть сейчас может составить список тех, кто поверит. И он с горечью произнес: — Значит, вот как все будет? Мамонтов останется на свободе? Или, может быть, вы попытаетесь сами найти записи Сталина, чтобы схоронить их где-то, как вы хороните все, что ставит вас «в затруднительное положение»?
— Ох, до чего же вы меня раздражаете, — взорвался русский. — Такие, как вы. Чего вы еще от нас хотите? Вы выиграли — неужели этого недостаточно? Нет, вам надо еще ткнуть нас в это мордой — в Сталина, Ленина, Берию... Надоело мне слышать эти чертовы имена... Вы заставляете нас открывать все наши грязные уборные, погружаться в комплекс вины, чтобы вы могли чувствовать свое превосходство...
— Вы говорите совсем как Мамонтов, — фыркнул Келсо.
— Я презираю Мамонтова, — сказал русский. — Вам непонятно? Презираю по той же причине, по какой презираю и вас. Мы хотим положить конец существованию таких, как товарищ Мамонтов и ему подобные. Чем иначе, вы думаете, мы занимаемся? А тут являетесь вы... нападаете на нечто куда более крупное... нечто такое, все значение которого вы даже не начали понимать...
Он умолк, и Келсо почувствовал, что блондин сказал больше, чем намеревался, и только тут вспомнил, где раньше его видел.
— Вы были там, да? — спросил он. — Когда я шел к нему. Вы были одним из тех, кто дежурил возле его дома...
Но он произнес это для собственного успокоения, так как русский уже шагал к машине.
— Отвези его в «Украину», — сказал он шоферу, — потом вернешься и захватишь меня. Я хочу немного подышать воздухом.
— Кто вы?
— Уезжайте. И будьте благодарны судьбе.
Келсо помедлил, но вдруг ощутил бесконечную усталость: он больше не в силах был препираться. Измученный и потерпевший поражение, он залез на заднее сиденье машины, и мотор взревел. Русский решительно захлопнул за ним дверцу. Не в состоянии пошевелиться, Келсо снова закрыл глаза, и перед ним возникло тело Рапавы, качающееся в темноте. Тук... Тук... Он открыл глаза и увидел, что это блондин стучит в окошко. Келсо опустил стекло.
— Последнее замечание. — Русский явно старался вернуться к вежливому тону. Он даже улыбнулся. — Мы сейчас работаем над предположением, что эта тетрадь у Мамонтова. Но вы не думали об альтернативе? Вспомните: Папу Рапава выдержал шесть месяцев допросов в пятьдесят третьем, а потом — пятнадцать лет на Колыме. Представим себе, что Мамонтов и его дружки не сумели сломить этого человека за один вечер. Такая возможность существует. И это может служить объяснением их жестокости: разочарование. В таком случае, будь вы на месте Мамонтова, кого вы решили бы допросить следующим? — Он стукнул по крыше машины. — Пусть вам сладко спится в Нью-Йорке.
Суворин проследил за тем, как большая машина, подскакивая на неровной дороге, исчезла из виду. Тогда он повернулся и направился вдоль реки, покуривая трубку, пока не дошел до большой металлической тумбы, вделанной в бетон, к которой в коммунистические времена швартовались суда, пока экономика не сотворила того, чего не сумели сделать бомбежки Гитлера, и доки не опустели. Разыгранный спектакль утомил его. Он вытер поверхность тумбы носовым платком, сел и извлек из кармана фотокопию показаний Келсо. Столько написать — не меньше двух тысяч слов, так быстро и так ясно изложить все после пережитого... Что ж, это еще раз доказывает: умный он малый, этот Непредсказуемый.
57 
